Некоторое время в комнате стояла полная тишина, нарушаемая лишь звуками рвотных позывов Кэррингтона и его жалким бормотанием.

Фальк взглянул на Учителя и произнес:

– Пора завершать, так ведь?

Мне кажется, никому не дано знать, как суждено вести себя перед лицом неминуемой смерти. Кто-то замкнется, кто-то придет в ужас, кто-то рассердится. Я ощутил сразу и второе, и третье. От страха мочевой пузырь сразу сдался, но я не допустил позорной слабости в присутствии врагов. Меня полностью захватила ярость.

Обернувшись к Учителю, я обнаружил дуло пистолета всего лишь в четырех футах от собственной груди. И на сей раз не было ни бутылки с азотной кислотой, ни двери машины, которой можно оттолкнуть противника, помешав ему прицелиться. Финал. Слезы струились по лицу Учителя так обильно и натурально, что действительно можно было решить, что он оплакивает жертвы – и меня, и Элен. Но конечно, я заблуждался. Просто очень хотелось, чтобы это было именно так. Хотелось, чтобы кто-то нас пожалел, кто-то раскаялся в содеянном. Реакция Яна была не жалостью к нам, а жалостью к самому себе. Ведь это он оказался убийцей – в той же мере, как если бы сам нажал на курок и сам на мелкие кусочки разбил затылок собственной невесты.

И все же, может быть, хоть одна слезинка из пролитого Учителем потока оказалась искренней…

В моей голове роились тысячи фраз, и выбрать единственно верную оказалось непросто. Ведь это мои последние слова на земле. Так я ничего и не сказал. Ограничился универсальным жестом – поднял правую руку и выставил средний палец. К чему слова?

За этим неминуемо должна была последовать вспышка, а затем вечность или ничто – не знаю. Говорят, звука обычно не воспринимаешь, хотя откуда это известно, понять трудно. Но я услышал выстрел – даже, если быть точным, сразу два выстрела.

Не изменив выражения лица, Учитель передвинул пистолет чуть влево и выстрелил. Раздалось какое-то ворчание; насколько можно было понять, его издал Кэррингтон. Потом пистолет передвинулся еще на несколько градусов. Зашуршали бумаги, раздался звук падающего тела. Кэррингтон осел на пол.

– Что… – проговорил позади меня Фальк.

Снова выстрел.

Вряд ли такое возможно, но готов поклясться, что, стреляя, Учитель так и не отвел слезящегося взгляда от моего лица.

Наступила странная тишина. В комнате явно ощущался запах пороха.

Я медленно оглянулся. Отто Фалька отбросило на стул. Он сидел, раскинув руки, словно в позе распятия. Прямо посреди лба краснела дыра, а по белой доске за его спиной тоже текли алые струйки. Ян Кэррингтон лежал на полу. Рану его я не видел, однако нельзя было не заметить на журнальных полках свидетельств смерти, перемешанных с рвотной массой и четким шрифтом обложек.

Я снова повернулся к Учителю. Пистолет так и остался в его руке, но мне почему-то показалось, что он больше не выстрелит. Так и случилось. Оружие отправилось на место – в кобуру под левым плечом.

Снайпер внимательно оглядел царящий в комнате кошмар, и мне показалось, что и без того искаженное, мокрое лицо его омрачилось отвращением. Повернувшись ко мне, странный человек произнес:

– Некоторые полагают, что способны контролировать все на свете. Но это не так. Этого не может никто. Нельзя контролировать вирус, доктор Маккормик, и нельзя контролировать человека.

Замечание весьма философского свойства, особенно если оно звучит из уст убийцы. Впрочем, парень имел массу возможностей обдумать самые главные жизненные вопросы: власть, влияние, смерть.

Он повернулся и направился к двери, однако, сделав пару шагов, остановился.

– Постарайтесь сделать так, чтобы это исследование все-таки к чему-нибудь привело. Эти люди оказались плохими хозяевами собственных идей, доктор Маккормик. Возможно, у кого-то это получится лучше. Может быть, работа все-таки даст полезные результаты.

Учитель вышел.

Поскольку я все еще не мог полностью осознать, что же произошло, из-за растерянности и шока я окликнул Учителя:

– Эй! А почему меня не убиваете?

Страшный человек остановился в дверях и обернулся, теперь уже держа в руке серо-голубой носовой платок. Впервые я заметил, что он вытер лицо – явный признак того, что работа закончена и можно подумать о других делах. Этот платок, так же как и слезы на его лице, казался совершенно неуместным.

– Я не убиваю государственных служащих без крайней необходимости.

Разумеется, я не поверил. А потому уточнил:

– А как же в таком случае полицейские?

– Это произошло по необходимости и в результате несчастного случая. Жизнь моя после этого осложнится. А необходимости убивать вас – нет, это лишь усугубит проблемы.

Я решил, что убийца сейчас уйдет, однако он этого не сделал. Кивнув в сторону Кэррингтона и Фалька, произнес:

– Они решили, что все рассчитали. Нашли элегантное решение. Но вот куда оно их привело. – Помолчав немного, Учитель продолжал странный монолог: – Я не верил ни этим людям, ни их мотивам, ни способности справиться с ситуацией. В одном не сомневаюсь – положение оказалось бы поистине ужасным и для них, и для меня самого. Подумайте об этом, доктор. Только представьте, в какую сторону посмотрели бы первым делом следователи, окажись убитыми и доктор Чен, и вы? Приняли бы они мысль о том, что ваша бывшая любовница убила Глэдис Томас? И Хэрриет Тобел? Или вообще кого бы то ни было? Умные доктора решили, что смогут замкнуть круг, но это им не удалось. Зато это смог сделать я.

Он в последний раз взглянул на три лежащих в комнате тела. Мы оба долго молчали. Потом Учитель снова заговорил:

– Но главное, почему я оставляю вас в живых, – так это просто из-за того, что вы не знаете моего имени.

– Да, но я знаю ваше лицо.

– О, доктор Маккормик, его-то как раз вы забудете очень быстро.

С этими словами страшный человек исчез. И в мудрости этого высказывания сомневаться не приходилось.

На следующей неделе состоялось сразу трое похорон. Отто Фалька хоронили в Питсбурге, Яна Кэррингтона – в Бостоне, а Элен Чен – в маленьком городке на полпути между Сан-Франциско и Сан-Хосе, откуда происходила ее семья. Я, разумеется, присутствовал лишь на последней церемонии.

Служба в китайской католической церкви проходила скромно и, по понятным причинам, не слишком публично. Присутствовали родители Элен, ее брат и сестра, но мы так и не поговорили. Их и так замучили расспросами сотрудники ФБР и детективы окружной полиции, а также каждый, кто только смог забросить удочку. Скорее всего, родители чувствовали себя не слишком уверенно. Может быть, в смерти дочери они винили меня. Честно говоря, мне это вовсе не казалось важным. Клан Чен мог справиться с эмоциональными бурями и без моей помощи. Так что наш обмен любезностями ограничился лишь сдержанным приветствием.