Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беркут, сидящий в отдалении на лавке, тоже был другим. Беркут. Одна мысль о друге вызывала тянущую боль в груди – словно острое лезвие проникало в едва затянувшийся порез, заново раскрывая рану. Пока Регарди сражался с бревном, Шолох все утро изображал из себя ангела, отказываясь тренировать с ним «Двойного Коня» – прыжок, совершаемый через голову напарника. Просто сидел на лавке, вздыхал и смотрел в небо. Впрочем, Арлинг его понимал. Мыслями Беркут уже был не здесь. Поэтому Регарди ничего не оставалось делать, как тренироваться самому, падать в грязь и молча глотать собственные злость, досаду и зависть.
Однако сегодня было лучше, чем неделю назад. Тогда Арлингу казалось, что мир его снова предал. Общаться с учителем, Беркутом и учениками вдруг стало сложнее, чем сражаться один на один с иманом на тайных уроках в подземелье Дома Солнца.
Регарди хорошо запомнил тот день, хотя вначале он ничем не отличался от предыдущих. Сильно пекло солнце, удушливо пахли цветущие азалии, громко верещали обезьянки, привезенные иманом из Шибана. Дожидаясь обеда, ученики собрались на площадке перед кухней, обсуждая предстоящие дела – одним нужно было сдать долги по военной географии, других ждала работа в саду, третьи собирались тренироваться на Огненном Круге.
Арлинг зашел попить айрана, чтобы потом снова вернуться к занятиям в Доме Солнца. Обедать он не собирался, так как изучать «Шаги Пустынной Ящерицы» лучше было на пустой желудок. В лучшем случае ему предстоял скудный ужин – все зависело от результатов. Однако к такому режиму он привык давно и был решительно настроен закончить с трудным упражнением, чтобы сдать его учителю в ту же ночь. Но его планам не суждено было сбыться. Регарди до сих пор сдавал иману «шаги» и подозревал, что будет сдавать их весь следующий месяц.
Джайп щедро налил ему полный ковш кисловатого напитка, и Арлинг уже предвкушал, как прохладная жидкость проникнет в пересохшее горло, когда раздался голос учителя. Он просил внимания. Подавив досаду от того, что пропустил его появление, Регарди отложил ковш в сторону, прислушиваясь к тревожным ноткам в словах имана. Они умело скрывались под маской безмятежности.
– Беркут, – скачал учитель, обращаясь к Шолоху, который как раз проходил мимо с горой посуды в руках. Его недавно поставили дежурить на кухне, и он собирался накрывать стол к обеду.
– Результаты твоих летних экзаменов оказались настолько достойными, что я решил отправить тебя в Пустошь Кербала, где ты продолжишь обучение. Его завершением станет Испытание Смертью. Если ты пройдешь Испытание и захочешь вернуться в школу, то я сделаю тебя Индиговым Учеником.
Больше иман не сказал ни слова и ушел так же неожиданно, как и появился. Среди учеников поднялся шум и гвалт, Шолох на негнущихся ногах поспешил скрыться в кухне, а Арлинг еще долго пытался втолкнуть в себя хоть глоток воздуха, чтобы не задохнуться от гнева.
Почему Беркут? А как же он сам, и их тайные занятия в Доме Солнца, о которых он не должен был никому говорить? Чем Шолох лучше его? Почему вы сказали это именно сегодня, а не вчера или не завтра? И почему это прозвучало так обыденно, словно вы объявили о предстоящем празднике или визите важного гостя? Почему вообще это произошло?
«Вы не должны выбирать Индигового!», – хотелось ему крикнуть в след кучеяру, но он лишь крепко сжал зубы. Ты лишь «любимчик», напомнил себе Регарди, понимая, что вулкан ярости в нем уже взорвался и скоро осыплет его пеплом злости и гнева. А может, и не только его. О громыхающем тарелками Беркуте думать не хотелось.
Лучше бы учитель его ударил. Избил до смерти. Сбросил с крепостной стены на колья. Или пустил на корм крокодилам, которых недавно завел на заднем дворе школы. Арлинг стерпел бы все. Все, кроме предательства.
Но выбор, которого ждали, был, наконец, сделан. Мир перевернулся, и до сих пор не занял прежнего места. Регарди не помнил, чем занимался в следующие дни. Кажется, убежал из города и слонялся по дальним фермам, борясь с желанием уйти в пустыню и не вернуться. Чувство самосохранения победило. Он вернулся в школу, послушно вычистил выгребную яму в качестве наказания, но проглотить обиду так и не смог. Она застряла в нем, как огромная кость, которая приносила боль при каждом вдохе и выдохе. Выбор имана был неожиданным, пугающим и тревожным. Но самое главное – он был несправедлив.
С тех пор как умерла Атрея, прошло три года. Но ему показалось, что пролетело три дня. Время мчалось неумолимо.
Уход сестры имана многое изменил в его жизни. Он стал своеобразным рубежом – в привычном образе жизни, в отношениях с самим собой, с другими учениками и с иманом. Сказка осталась там, где жила учительница танцев. Волшебный дворец, которым была школа, вдруг превратился в крепостной замок под осадой, постоянно ожидавший войны. Здесь всегда нападали, брали в плен или убивали.
Трудовых обязанностей у него больше не было. Когда учитель объявил ему об этом, Арлинг обрадовался, так как живо представил, сколько времени у него освободится. Но он снова ошибся. Времени стало еще меньше. Тренировки на Огненном Круге и занятия в Доме Солнца наполнили его жизнь с утра до вечера. Во время быстрых приемов пищи, редких прогулок в городе и даже по ночам он тренировался снова и снова, уже не представляя другого темпа. Конечная цель давно потеряла смысл. Быть всегда готовым к атаке, к новому заданию, к вызову – в этом был весь его мир.
Едва Арлингу начинало казаться, что вот она – грань, за которой он знал каждый камень, песчинку и стебель, где он мог все и где он был непобедим, как иман придумывал новое задание, и все начиналось заново. Новый вызов вытеснял другие мысли и терзал его до тех пор, пока он не побеждал. Новый прием, новая скорость, новый цвет… Победы быстро сменялись поражением и давались нелегко. Были дни, когда ему хотелось остаться лежать там же, где его сбил с ног кулак имана, или разломать в щепки палку, через которую ему приходилось прыгать – каждый раз установленную на новой высоте. Но проходило время – секунда, казавшаяся вечностью – и он заставлял себя вставать и делать то, что казалось невыполнимым.
«В корзине Бездонного покоится ясная луна, в чаше безмыслия собирается чистый ветер», – с этими словами иман вручил ему первую книгу, которую он должен был прочесть спустя много лет с тех пор, как потерял зрение. Порой Арлинг действительно ощущал себя бездонным. Учитель наполнял его знаниями с такой уверенностью и в таком количестве, словно ни разу не сомневался, что его ученик может когда-нибудь запнуться, столкнувшись с пределом своих возможностей. И Регарди ему верил.
Шкаф с книгами в его комнате перестал быть бесполезным, потому что Арлинг заново научился читать, и это умение стало одним из самых ценных подарков имана. Правда, времени на чтение почти не осталось, поэтому он ловил моменты по ночам, втирая в виски масло чингиля, которое помогало не уснуть. В отличие от зрячих свет ему был не нужен.
Теперь Регарди было смешно вспоминать свои мучительные попытки угадать цвет пятен на учебной дощечке. За минувшие годы он научился различать цвета не только пальцами, но и кожей спины, груди и даже лица – фантазии имана не было предела. Учитель требовал, чтобы Арлинг использовал не только руки, но все тело для того, чтобы осязать окружающий мир. Поначалу ловить малейшее изменение температуры только кожей лба было удивительно, а потом стало так же естественно, как слышать пение птиц в школьном саду или чувствовать запах вареной чечевицы из кухни. Тело стало послушным, гибким и сильным. Наконец, он жил с ним в мире. Поражения случались, но они предшествовали открытию новых границ и уже не расстраивали.