Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не то ты говоришь, Том, — сказал Антонио.
— Да, верно, — согласился Томас Хадсон. А потом, принеся мысленно покаяние, прочитал, немного путая: «Вей, западный ветер, вей, дождиком нас кропи сильней. Когда бы милая моя со мной в постели здесь была». Это тот же самый проклятый ветер, только дует он с других широт, подумал он. Они налетают с разных континентов. Но оба хорошие, надежные, дружелюбные. Потом он снова повторил про себя: «Когда бы милая моя со мной в постели здесь была».
Вода стала теперь такой мутной, что ориентироваться можно было только по расстоянию между берегами и по скату воды с них. На носу стоял с лотом Джордж, в руках у Ары был длинный шест. Они измеряли глубину и докладывали результаты на мостик.
У Томаса Хадсона появилось странное чувство, что все это уже когда-то было, когда-то приснилось ему в дурном сне. Они прошли много трудных проток. Но и это уже случалось с ним. — Может, всю жизнь случалось. Однако сейчас все требовало от него такого напряжения, что он чувствовал одновременно и свою власть над происходящим, и себя в его власти.
— Ты видишь что-нибудь, Хиль?
— Ничего не вижу.
— Позвать сюда Вилли?
— Нет. Что Вилли увидит, то и я увижу.
— Все-таки ему надо быть здесь.
— Как хочешь, Том.
Через десять минут они сели на мель.
XV
Они сели на мель, образовавшуюся из тины и наноса песка и почему-то не отмеченную вехой. Отлив еще продолжался, ветер дул сильней, вода была мутная. Впереди виднелся средней величины зеленый остров, словно бы низко сидящий в воде, а левее были разбросаны маленькие островки. Слева и справа из-под убывающей воды начали показываться плешины голых берегов. Томас Хадсон видел стаи птиц, которые кружили в воздухе и садились на землю покормиться.
Антонио поднял шлюпку на борт и вдвоем с Арой бросил носовой якорь и два правобортных — полегче.
— Может, бросить еще один носовой? — спросил Томас Хадсон своего помощника.
— Нет, Том. По-моему, не надо.
— Если поднимется ветер, как бы нас не погнало навстречу приливу.
— Да нет, Том, вряд ли. Хотя кто его знает.
— Давай с наветренной стороны бросим маленький, а большой передвинем дальше в подветренную сторону. Так будет спокойнее.
— Ладно, — сказал Антонио. — Лучше так, чем опять садиться на мель в каком-нибудь гиблом месте.
— Ну, конечно, — сказал Томас Хадсон. — Но об этом уже был разговор.
— Бросать якорь надо.
— Знаю. Я просто попросил тебя бросить еще один; тот, что поменьше, а большой передвинуть.
— Да, Том, — сказал Антонио.
— Выбирать якоря любит Ара.
— Выбирать якоря никто не любит.
— Ара любит.
Антонио улыбнулся и сказал:
— Ну, может быть. Ладно уж, соглашусь с тобой.
— Рано или поздно мы с тобой всегда соглашаемся.
— Только не было бы слишком поздно.
Томас Хадсон проследил за выполнением этого маневра, потом перевел взгляд вперед, на зеленый островок, где отлив обнажил корни мангровых деревьев, и там начинала собираться темнота. Может быть, они отсиживаются в бухте на южной стороне острова, подумал он. Ветер не утихнет часов до двух, до трех, а на рассвете, когда начнется прилив, они, пожалуй, попытаются вырваться оттуда и войдут в любую из двух проток. Потом — в тот большой, как озеро, залив, где можно без забот, без хлопот плыть всю ночь. А к следующему рассвету войдут в хорошую протоку по ту сторону залива. Все решит ветер.
С тех пор как они сели на мель, у него было такое чувство, что ему дана передышка. В ту минуту он ощутил сильный толчок, точно его самого ударило. Морское дно здесь было не каменистое, он понял это по толчку, ощутил в руках и в ступнях. Но посадка на мель ударила его, как пуля. И только потом пришло ощущение передышки, какое наступает после того, как тебя ранило. Ему еще казалось, будто все это происходит в дурном сне, будто все это когда-то уже было. Но если было, то как-то по-другому, а сейчас, когда они сидят на мели, ему дана временная передышка. Он знал, что передышка короткая, но и это было хорошо.
Ара поднялся на мостик и сказал:
— Здешний грунт хорошо держит, Том. Якоря засели как следует. А когда большой поднимем, можно будет быстро сняться с места.
— Да, вижу. Спасибо.
— Ты не огорчайся, Том. Эти сукины дети, может, совсем близко, может, вон за тем островом.
— А я не огорчаюсь. Просто злюсь на задержку.
— Автомобиля ты не угробил, судна не потопил. Ну, сели на мель, ждем, когда нас прилив с нее снимет, только и всего.
— Да, правильно.
— Оба штурвала целы, а судно сидит задницей в иле. Только и всего.
— Знаю. Это я его туда засадил.
— Как он сел легко, так и сойдет.
— Конечно, сойдет.
— Том! Тебя что-то тревожит?
— Что меня может тревожить?
— Ничего. Это я за тебя тревожусь.
— Ну их к черту, эти тревоги, — сказал Томас Хадсон. — Ты и Хиль ступайте вниз. Проследите там, все ли сытно поели, все ли настроены бодро. А потом мы поедем и обыщем этот островок. Больше нам делать нечего.
— Мы с Вилли сейчас можем поехать. Даже не поевши.
— Нет. Я поеду с Питерсом и с Вилли.
— Не со мной?
— Нет. Питерс знает немецкий. Только не говори ему, что он поедет. Разбуди его, и пусть выпьет побольше кофе.
— А почему мне нельзя?
— Шлюпка мала, не влезешь.
Хиль передал ему большой бинокль и сошел вниз вместе с Арой. Томас Хадсон внимательно осмотрел островок; высокие мангровые деревья мешали разглядеть то, что было за ними. На твердом грунте острова росли и другие деревья — еще выше, так что ему не удалось разглядеть, торчит ли мачта в глубине полукруглой бухты. От бинокля глаза у него устали, и он сунул его в футляр, накинул ремень на крючок, а бинокль положил на стеллаж для гранат.
Было приятно, что он снова