* * *

— Ты ничего не напутал? — В голосе Савелия послышались едва различимые нотки строгости.

— Ну как же можно, — почти обиделся Заноза. — Две недели следил. Расписание изучил в лучшем виде. Открывается заведение всегда в восемь, закрывается в шесть. Работают, как швейцарские часы.

Савелия Заноза обожал, а поэтому прощал ему даже строгий тон.

— В последнее время служащие банка сделались очень подозрительными, тебе не кажется?

— Все как положено, Савелий Николаевич, поначалу попрошайки там дежурили. Чтобы не примелькались, я их менял каждый день. А потом Андрюшка-извозчик стоял.

Соборная площадь была любимым местом Родионова. Особенно там, где располагалась Тайницкая башня. Савелий считал это красивейшим местом в Москве. С высокого кремлевского бугра открывалась панорама почти половины города. Отсюда хорошо был виден храм Христа Спасителя, и, словно божий глаз, золотом сверкал его купол. Ниже, за рекой, ютилось Замоскворечье, где среди каменных домов медными восьмиконечными крестами обозначались церквушки.

Сверху бахнуло.

Савелий невольно вздрогнул.

— Уж не Божье ли это предупреждение? — суетливо перекрестился Заноза.

— Ты становишься суеверным, — улыбнулся Савелий. — Это пушки у Тайницкой башни палят. Ладно… Вижу, что все складывается удачно.

— Неужто выйдет?

— Не сомневайся, — убежденно отвечал Родионов. — Неделю назад я приобрел три сейфа из титановой стали, точно такие же, как сейчас используют наши банкиры. Так вот, нитроглицерин действительно очень хорошая вещь — сейфы разлетаются на куски. Но нитроглицерин очень коварная штука.

— А может, поберечься? — осторожно предупредил Заноза.

— Ничего, мне удалось найти нужные пропорции.

Савелий посмотрел вдаль. Немного правее была видна темно-зеленая полоска леса. В народе этот красивейший берег Москвы-реки прозвали Воробьевыми горами. В той чаще Савелий Николаевич испробовал на прочность три сейфа. Причем первый из них от слишком сильной дозы взрывчатки разорвало на мелкие куски, как будто бы он битком был набит бездымным порохом. У второго сейфа взрывом вырвало трехпудовую дверь. Третья попытка была более удачной: сейф как бы лопнул изнутри и вывернутый кусок стенки зловеще выпирал наружу. Но даже покалеченных сейфов было недостаточно, чтобы выработать правильную методику. На следующий день он прикупил с десяток несгораемых шкафов. Причем один взрыв едва не стоил ему жизни — обломки металла буквально изрешетили ствол дерева, за которым он спрятался.

— Это хорошо, Савелий. У тебя всегда получается все, что ты задумал.

Ветер играючи трепал кроны деревьев в Нескучном саду, и лавочки, спрятавшиеся под могучими стволами, выглядели утлыми суденышками, угодившими в нешуточный шторм. С Нескучным садом у Савелия было связано немало светлых воспоминаний. Здесь он часто любил прогуливаться с Лизой, и она украдкой жалась к нему плечиком, как шаловливая женушка, сбежавшая от опостылевшего мужа.

Воспоминания о Елизавете больно кольнули ему сердце. Очевидно, это как-то отобразилось на его лице, потому что в следующую секунду он услышал заботливый голос Занозы:

— Не захворал ли ты, сердешный? Что-то совсем с лица спал.

— Нет, это я так, Заноза, вспомнилось печальное. Или ты думаешь, что моя жизнь розами усеяна? Ладно, — махнул рукой Родионов, — чего уж вспоминать. Не до этого. Ты мне можешь обещать, что сейф будет доставлен по назначению?

— Помереть мне на каторге, если это не так! — яростно побожился Заноза. — Обычно так оно и делается. Я уже давно слежу за этим, да вот только лихости не хватает. А кабы с тобой, Савелий Николаевич, так мы бы запросто управились.

— Как узнать вагон?

— Один он там такой. Железом так обшит, что и взрывчаткой не возьмешь. А потом у меня околоточный на этой станции знакомый. Прикормлен с рук, словно пес.

— И куда же они повезут деньги?

— В Питер. А оттуда, я слышал, за границу, будто бы камешки какие-то покупать станут.

— Отлично. Сейфы те самые? А то я очень не люблю сюрпризов.

— Те самые, Савелий Николаевич.

— Хорошо. Ты Лизавету мою знаешь?

— А как же, Савелий Николаевич. Девка видная, порода у нее хорошая, и лицом, и телом взяла.

— У меня к тебе есть просьба: ты бы ее разыскал. До меня дошел слух, что она в Москву из Европы вернулась… Впрочем, ладно, не стоит, — махнул рукой Савелий, — разберусь как-нибудь сам со своими делами. Давай, расходимся, я один хочу побыть.

— Понимаю, Савелий Николаевич. — И Заноза, кивнув на прощание, затопал по Соборной площади. — Но, может, будет тебе какой сюрприз…

У здания Московского кредитного банка ровно в одиннадцать ноль-ноль остановились три бронированных авто. Исправник, тощий сутулый мужчина, очень напоминающий усталую борзую, умело распоряжался десятком городовых.

— Вы вдвоем встанете у входа. Да только в носу не ковыряйте. Как мешки понесут, чтобы дверь открыли, да настежь, чтоб полицейские не протискивались в полуоткрытую дверь, как тараканы в щель. Вы вдвоем будете стоять у автомобиля. И смотрите во все стороны, чтобы чужой кто не подошел. Немало сейчас грабителей, а если будет таковой, так палите в него, как в беглого каторжника. — Взгляд исправника остановился на трех рослых городовых. — А вы чего верстовыми столбами застыли? — насупился слегка исправник.

— Нам сказано при деньгах быть.

— Вот и будьте. Да только под ноги себе смотрите, чтобы на лестнице не бухнуться.

Заведующий банком Виталий Федорович Шаманов, старик лет семидесяти, нервничал заметно — не каждый день приходилось перевозить по десять миллионов рублей. Через полгода он уходил со службы и желал, чтобы его карьера закончилась достойно. Промокнув белоснежным платком вспотевший лоб, он проверил у курьера бумаги и, убедившись, что они в порядке, облегченно вздохнул.

Дюжие городовые неторопливо извлекали из сейфа опечатанные мешки с деньгами и спешно, в сопровождении троих полицейских, следовали по длинному коридору. У экипажей, с револьверами в руках, стояли в карауле еще пятеро городовых.

Спиридоновка, пустынная в будние дни, в этот полуденный час обезлюдела совсем. И Виталий Федорович не без удовольствия думал о том, что загрузка банковских денег состоялась без свидетелей. Банкир поднял глаза на купола церкви Святого Спиридония Чудотворца и размашисто перекрестился.

Теперь за деньги он не отвечал. Слава те Господи!

Виталий Федорович взглянул на часы. Едва перевалило за полдень. Однако больше не работалось: слишком напряженными были последние часы. Махнув в сторону стоящей в ожидании конки, он проговорил:

— На Никольскую, любезный! Да побыстрее, а то живот с голодухи подводит.