Историк Алан Невинс писал, что эта уверенность постепенно вырастала в новое экономическое мышление, опирающееся на стремительный рост экономики и представление о возможности сохранить его и в будущем {50}. Кого-то мог еще смущать вопрос о средствах достижения этой цели или повторении срыва вниз наподобие того, что случился после 1919 г., но только не ту часть американских деловых кругов, которая была тесно связана с военным производством. Ее ответ очень четко и предельно лаконично был сформулирован окрыленным перспективой нескончаемого процветания президентом корпорации «Дженерал электрик» Чарльзом Вильсоном, предложившим крепить союз бизнеса и военных кругов с целью поддержания на ходу «постоянной военной экономики» {51}. Это полностью совпадало с желанием Пентагона не сворачивать, а расширять военное присутствие США в мире. Так, уже в 1943 г. заместитель военно-морского министра США Джеймс Форрестол призывал к усилению военной мощи с целью установления полного контроля над миром. «У нас теперь в руках сосредоточена огромная сила, – говорил он, – и мы должны непременно сохранить ее» {52}.

Создание военно-промышленного комплекса в США, чье последовательно усиливающееся влияние на правительственную деятельность в военные годы по мере увеличения его удельного веса в экономическом потенциале страны становилось все заметнее, восходит к предвоенным десятилетиям {53}. Но подлинного расцвета он достиг в годы войны. Расширение отраслей, производящих вооружения, с 1939 г. происходило невероятно быстрыми темпами. Так, например, если в 1939 г. в авиапромышленности было занято всего 63 тыс. рабочих, то в годы войны число занятых увеличилось до рекордной цифры – 1 млн 345 тыс. Важно отметить, что фактически весь прирост продукции в отраслях, работающих на войну, был достигнут за счет государственных вложений. В 1939 г. примерно только одна треть всей продукции авиационной промышленности была выполнена по военным заказам, в 1946 г. – половина {54}. Сращивание правительственных ведомств и промышленных корпораций, производящих самолеты, авиамоторы и оборудование (таких, как «Боинг», «Локхид», «Норт Америкэн», «Дуглас», «Дженерал электрик», «Пратт энд Уитни»), становилось все более заметным. Львиная доля затрат на исследовательские работы в отрасли финансировалась за счет казны. Еще более фантастическим был прогресс в радиотехнической и электронной промышленности. Из отрасли, производящей исключительно потребительские товары (главным образом радиоприемники), она почти на 100 % превратилась в производителя военного снаряжения. В годы войны объем реализации промышленных фирм этой отрасли возрос на 2000 %, а занятость на их предприятиях увеличилась в пятикратном размере {55}. Сама мысль о реконверсии в этой процветающей сфере экономики повергла в ужас топ-менеджеров и рабочих.

Ничто так не увязывало государственные институты, крупнейшие корпорации, занятые военным производством, военные круги и интеллектуальный потенциал страны в единый комплекс, как создание работающих на войну крупных исследовательских центров («Манхэттенский проект», «Радиационная лаборатория» и др.). В 1944 г. правительство израсходовало 700 млн долл. на исследовательские работы в военной области (в 10 раз больше, чем в 1938 г.), причем большая часть этой суммы была передана в руки неправительственных учреждений – частных фирм и университетов.

Университеты преобразовывались на глазах, заключая договоры с военной промышленностью на проведение специальных разработок и привыкая к щедрости в финансовом отношении вооруженных сил. Военная ориентация, вкус к расходованию крупных средств на опытно-конструкторские работы, возможность быстрого выдвижения и достижения вершин материального благополучия делали большие группы ученых (особенно молодую поросль) расположенными к самому тесному сотрудничеству с военными. «Ученые, – резюмирует американский исследователь Ноубл, – так же, как и представители вооруженных сил, хотели, чтобы их совместная работа продолжалась и после войны. И в самом деле, как пишет один историк, изучавший явление послевоенной готовности (речь идет о милитаризации политического мышления в США после 1945 г. – В.М.), ученые «сами возглавили движение за институционализацию рожденного в годы войны партнерства с военными». Полностью пропитавшиеся идеологией готовности, ученые оказались втянутыми в военные исследования не в результате беспечности или обмана. Восхваляя их, агитируя за их продолжение, они очень редко задавались вопросом об их целесообразности» {56}.

Неудивительно, что планы послевоенного урегулирования, предполагавшие по логике вещей свертывание военного производства и разоружение, находили в этой среде далеко не одинаковый отклик. Призывы «быть начеку», «держать порох сухим», не ослаблять военную мощь США после войны, остерегаться «красных» и исподволь готовиться к новой войне против них падали на подготовленную почву, особенно там, где, как писал еще в 1944 г. историк Бернард Девото, души людей совращал предательский страх «перед наступлением мира» {57}.

Заметнее всего эта обеспокоенность обескровливанием военных отраслей проявилась в экономической науке, выступлениях (устных и печатных) видных ее представителей в дискуссиях по поводу предстоящей перестройки экономики на мирные рельсы. Впервые предупреждения о прямой зависимости стабильного развития национальной экономики от поддержания военного производства в мирное время на высоком уровне прозвучали на ежегодном собрании Американской экономической ассоциации в январе 1943 г. (г. Вашингтон). Там был затронут и вопрос об угрозе резкого сокращения зарплаты многих американцев в связи с переходом с уровня расценок, существующих на военных предприятиях, на уровень расценок в невоенном секторе, а отсюда – падение покупательной способности и образование массовой безработицы {58}. В среде экономистов, тесно связанных с корпорациями, возникло мощное антипацифистское, проэкспансионистское лобби. Брошюра Генри Люса воспринималась им как манифест о спасении Америки.

Еще определеннее эти же мотивы звучали на ежегодном собрании Американской экономической ассоциации в январе 1944 г. В представленных докладах фигурировали цифры (впервые обнародованные летом 1943 г.) ожидаемой в первые же годы после войны безработицы (12–16 млн). Назывались потери в заработках, которые неизбежно должны были последовать за сокращением военного производства и закрытием военных заводов. Наконец, прямо указывалось на пугающую возможность повторения сразу же за послевоенным бумом нового 1929 г. Подводя итоги, участники дискуссии пришли к выводу, что все это сулит Соединенным Штатам ослабление их международных позиций и обострение внутренних социальных конфликтов {59}. Настроения в пользу сохранения ориентации всей послевоенной экономической политики на военно-стратегические цели с учетом глобальных притязаний США были совершенно недвусмысленно выражены в формуле «военная готовность плюс экономическая готовность», предложенной в докладе «Экономическая мощь как инструмент национальной политики». Все эти рассуждения были целиком созвучны призывам правых покончить с «иллюзией» о достижимости прочного мира после войны на основе коллективной безопасности и сотрудничества в области разоружения и держать курс на создание преобладающей военной мощи, способной воплотить в жизнь мечту об «Американском веке».

Идея о превращении военного производства в приоритетное направление американской экономики мирного времени пришлась по душе многим. Вот что писал по этому поводу в 1947 г. лидер Социалистической партии Норман Томас: «В Соединенных Штатах в масштабах, в которых большинство американцев стыдится признаваться, войну если даже не приветствовали как избавление от хронической депрессии и безработицы, то воспринимали как норму. Американцы не знали тех разрушений, которые Вторая мировая война принесла Европе… Я много путешествовал по Америке, и ничто не оказало на меня такого сильного впечатления (особенно в ходе избирательной кампании 1944 г.), как фактическое отношение населения к войне. Несмотря на растущий список потерь на фронтах, много мужчин и женщин довольно легко соглашались смириться с затягиванием успешно идущей войны до тех пор, пока она сохраняет им работу, наполняет чувством исполненного долга и в целом дает больше еды, чем они имели до войны» {60}.