Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты нарушил соглашение, — произнес пришелец, обращаясь к Алмазу. — Ты помнишь условие?
— Помню. Я хотел жить. И пожалел этих людей. Они были немолоды, и им грозила смерть.
— Когда ты поделился средством с Милицей, — сказал пришелец, — я не стал принимать мер. Но сегодня ты открыл тайну многим. И вынудил меня отнять у тебя дар.
— Я понимаю. Но прошу тебя о милости. Погляди на Милицу, она молода и прекрасна. И если ты лишишь ее молодости, она завтра умрет. Погляди на Елену — мы с ней хотели счастья. Погляди на Грубина, он же может стать ученым…
— Хватит, — прервал его пришелец. — Ты зря стараешься вызвать во мне жалость. Я справедлив. Я дал тебе дар, чтобы ты пользовался им один. Земле еще рано знать о бессмертии. Земля еще не готова к этому. Люди сами должны дойти до такого открытия.
— Не о себе прошу… — начал было Алмаз, вылезая из машины и делая шаг к пришельцу.
Но тот не слушал. Он развел в стороны руки, в которых заблестели какие-то шарики, и от них во все стороны побежали молниевые дорожки. В воздухе запахло грозой, и зеленый туман, заклубившись, поднявшись до вершин деревьев, окутал машину и Алмаза, замеревшего перед ней.
Грубин, уже догадавшись, что произошло, успел лишь поднять глаза к Милице, что стояла за его спиной, и встретить ее ясный взгляд, полный смертельной тоски. И протянул к ней руку. А Алмаз, который хотел в этот последний момент быть рядом с Еленой, сделать этого не успел, потому что странная слабость овладела им и заставила опуститься на землю.
Было очень тихо.
Зеленый туман смешался с белым и уполз в лес.
Постепенно в сумерках голубым саркофагом вновь образовался автомобиль, и в нем, склонившись друг к другу, сидели и лежали бесчувственные люди.
— Как грустно быть справедливым, — произнес пришелец на своем языке, подходя к машине.
Он увидел толстую пожилую женщину, Ксению Удалову, которая держала на коленях курносого полного мужчину ее лет. Он вгляделся во властное и резкое лицо другой немолодой женщины, Ванды Казимировны, которая даже в беспамятстве крепко обнимала лысого рыхлого Савича… Степан Степаныч, разумеется, не изменился. Он сидел на заднем сиденье, закрыв глаза и прижимая к груди бесценный альбом с автографом Пушкина.
И вдруг пришелец ахнул.
Он протер глаза. Он им не поверил.
За рулем машины сидел, положив на него голову, курчавый юноша Саша Грубин. И протянув к нему тонкую руку, легко дышала прекрасная персидская княжна.
Взгляд пришельца метнулся дальше.
Елена Сергеевна была так же молода, как десять минут назад.
— Этого не может быть, — произнес пришелец. — Это невозможно.
— Возможно, — ответил Алмаз, который первым пришел в себя и подошел сзади. Он тоже был молод и уже весел. — Есть, видно, вещи, которые не поддаются твоей инопланетной науке.
— Но почему? Как?
— Могу предположить, — сказал Алмаз. — Бывают люди, которым молодость не нужна. Ни к чему она им, они уже с юных лет внутри состарились. И нечего им со второй молодостью делать. А другие… другие всегда молоды, сколько бы лет ни прожили.
Люди в машине приходили в себя, открывали глаза.
Первым опомнился Удалов. Он сразу увидел, что его детский костюмчик разорвался на животе в момент возвращения в прежний облик. Он провел рукой по толстым щекам, лысине и затем громко поцеловал в щеку свою жену.
— Вставай, Ксюша! — воскликнул он. — Обошлось!
Эти слова разбудили Савичей.
Ванда принялась радостно гладить Никиту, а тот глядел на жену и думал: «Как дурной сон, буквально дурной сон».
— Ничего, Саша, — проговорил Удалов, протягивая руку, чтобы утешить Грубина. — Обойдемся и без этих инопланетных штучек.
Очнувшийся Грубин, смертельно подавленный разочарованием, обернулся к Удалову, и тот, увидев перед собой юное лицо старого друга, вдруг закричал:
— Ты что, Грубин, с ума сошел?
Но Грубин на него не смотрел, он искал глазами Милицу, боясь ее найти. И нашел…
А Милица, встретив восторженный взгляд Грубина, поглядела на свои руки и, когда поняла, что они молоды и нежны, закрыла ими лицо и зарыдала от счастья.
— Вылезай, Елена, — сказал Алмаз, помогая Елене выйти из машины. — Хочу познакомить тебя со старым другом. Помнишь, я тебе рассказывал, как мы из тюрьмы бежали?
— Очень приятно, — сказал пришелец, который все еще не мог пережить своего поражения. — Я думаю, вы собираетесь создать семью?
— Не знаю, — Елена посмотрела на Алмаза, а тот произнес уверенно:
— В ближайшие дни.
И тут они услышали возмущенный крик Савича:
— Что же получается? Все остались молодыми, а я должен стать старым. Это несправедливо! Я всю жизнь хотел стать молодым! Я имею такое же право на молодость, как и остальные.
— Пойдем, мой зайчик, пойдем, — повторяла Ванда, стараясь увести его прочь. — Это у тебя нервное, это пройдет.
— Пошли, соседи, — предложил Удалов. — А то дотемна в город не успеем вернуться.
— Елена, — рыдал Савич, — все эти годы я тебя безответно любил!
— Ты мне только попробуй при живой жене! — Ванда сильно дернула его за руку, и Савич был вынужден отойти от машины.
— Извините, — сказал пришелец. — Я полетел.
— До встречи, — попрощался Алмаз.
Пришелец превратился в зеленое сияние, потом в луч. И исчез.
Елена посмотрела вслед уходящим к городу.
Савич все оглядывался, норовил вернуться. Удаловы шли спокойно, обнявшись.
— Ну что ж, — сказал Алмаз, — по местам! А то к поезду не успеем.
Комментарии
1
Здесь приводится первый вариант этого письма Ложкина, опубликованный в журнале "Знание — сила» в 1970 г. № 12 (с. 47). — V_E.
Уважаемая редакция!
В одном из последних номеров журнала «Знание — сила» я прочел об организации так называемой Комиссии по контактам с инопланетными цивилизациями. Это сообщение возмутило меня и заставило взяться за перо.
Совершенно очевидно, что цель Комиссии — отвлечь внимание людей от поисков братьев по разуму на Земле, под боком у нас, и направить наше внимание к далеким звездам, на которых, возможно, не только разумной, но даже и неразумной жизни никогда не существовало.
И это в дни,