Вместо этого Коулман спрашивает: «Заметили ли вы у себя какие-то особые чувства во время этой сцены?» Так они учатся выражать эмоции словами: «Я почувствовал злость, когда говорил это». «Мне было страшно, когда он посмотрел на меня». Это помогает актерам осознать наличие у себя множества разных эмоций. Чем больше они замечают, тем больше проявляют любопытства.

Когда начинается репетиция, детям приходится учиться стоять, выпрямив спину, и непринужденно ходить по сцене. Они учатся говорить так, чтобы их было слышно во всем театре, что само по себе непросто. Во время итогового выступления они предстают перед зрителями. Эти дети выходят на сцену, ощущая уже другую степень незащищенности, угрозы или безопасности, и они открывают для себя, насколько могут себе доверять. Постепенно желание преуспеть, показать, что им это по зубам, берет верх. Кевин рассказал мне историю одной девушки, которая играла Офелию в «Гамлете». В день выступления он увидел ее за кулисами, готовящейся выйти на сцену, с прижатой к груди корзиной для бумаг. (Она объяснила, что боялась, что ее стошнит от волнения.) Она постоянно убегала из семейных приютов, равно как и с занятий программы «Шекспир в суде». Так как программа нацелена на то, чтобы пытаться помочь детям до последнего, полиция снова и снова приводила ее обратно. В какой-то момент она, должно быть, осознала всю важность исполняемой ею роли для группы либо же почувствовала, насколько этот опыт важен для нее самой. Как бы то ни было, в тот день она решила не убегать.

Однажды я услышал, как Тина Пакер сказала, выступая перед специалистами по лечению психологической травмы: «В психотерапии и в театре важнейшую роль играет интуиция. Она противоположна исследованиям, когда мы стремимся выйти за рамки своего личного опыта, даже за рамки опыта своих пациентов, чтобы объективно проверить наши предположения. Психотерапию делает эффективной глубокий, субъективный отклик, а также живущее в нашем теле глубокое чувство истинности и правдивости». Я все еще надеюсь, что однажды нам удастся опровергнуть Тину и мы совместим силу интуиции с научными методами.

Эдвард, один из педагогов организации «Шекспир и компания», рассказал мне историю, случившуюся с ним на продвинутых курсах актерского мастерства, проводимых Пакер, когда он был еще начинающим актером. Все утро группа выполняла упражнения, призванные расслабить мышцы торса, чтобы добиться глубокого и естественного дыхания. Эдвард заметил, что каждый раз, перекатываясь через определенное место в грудной клетке, он чувствовал волну грусти. Педагог спросил, не было ли у него в этом месте травмы, и тот ответил, что не было.

«В психотерапии и в театре важнейшую роль играет интуиция. Она противоположна исследованиям, когда мы стремимся выйти за рамки своего личного опыта, даже за рамки опыта своих пациентов, чтобы объективно проверить наши предположения. Психотерапию делает эффективной глубокий, субъективный отклик, а также живущее в нашем теле глубокое чувство истинности и правдивости».

Для вечернего занятия Пакер он подготовил речь из «Ричарда Второго», когда короля вызывали, чтобы он отдал корону свергнувшему его лорду. Во время последующего обсуждения он вспомнил, что его мать во время беременности сломала ребра и что он всегда связывал это со своим преждевременным рождением.

Он вспоминал:

«Когда я рассказал об этом Тине, она начала расспрашивать меня про первые месяцы моей жизни. Я сообщил, что не помню, как находился в инкубаторе для новорожденных, однако у меня были воспоминания о том, как позже у меня останавливалось дыхание, и потом я лежал в больнице в кислородной палатке. Помню, как дядя вез меня в больницу, не останавливаясь на светофорах. Словно у меня случился синдром внезапной детской смерти в трехлетнем возрасте.

Тина продолжала задавать мне вопросы, и я начал раздражаться и злиться из-за того, что она пыталась достучаться до этой запрятанной мною боли. Тогда она сказала: «Тебе было больно, когда врачи вставляли в тебя все эти иглы?»

В этот момент я начал вовсю кричать. Я попытался убежать, однако другие два актера – крупные ребята – меня удержали. Наконец им удалось усадить меня в кресло, а меня всего трясло. Затем Тина сказала: «Ты – это твоя мать, и ты выступишь с этой речью. Ты – это твоя мать, и ты рожаешь себя. И ты убеждаешь себя, что у тебя все получится. Ты не умрешь. Ты должен убедить себя. Ты должен убедить себя, что этот маленький младенец, который является тобой, не умрет».

Вот о чем я думал, когда зачитывал речь Ричарда. Когда я впервые с ней выступал перед классом, то говорил себе, что хочу прочувствовать роль, что эти слова принадлежат Ричарду, а не чему-то внутри меня.

Задумка Тины была гениальной: она сказала мне стать своей матерью, которая говорит, что все будет в порядке. Я словно вернулся назад во времени и изменил историю. Осознание того, что однажды я почувствую себя достаточно защищенным, чтобы выразить свою боль, сделало ее драгоценной частью моей жизни.

В ту ночь я впервые в жизни испытал оргазм в присутствии другого человека. И я знаю, что это случилось благодаря тому, что я нечто высвободил – какую-то напряженность в собственном теле, которая позволила мне более активно взаимодействовать с миром вокруг».

Мы находимся на грани того, чтобы стать обществом, которое осознает всю глубину проблемы психологической травмы. Практически каждый день кто-то из моих коллег публикует очередной отчет о том, как травма нарушает работу разума, мозга и всего тела. НДО-исследование (неблагоприятный детский опыт, про него подробно рассказывалось в одной из глав. – Прим. пер.) показало, что пережитое в раннем детстве насилие подрывает здоровье и навыки социального взаимодействия. Джеймс Хекман получил Нобелевскую премию за доказательство того, как много можно сэкономить денег за счет раннего вмешательства в жизни детей из бедных и неблагополучных семей: больше детей будут заканчивать школу, уровень преступности и безработицы снизится, а в семьях и на улице станет меньше насилия. По всему миру я встречаю людей, которые серьезно относятся к этим данным и безустанно работают, разрабатывая и применяя все более эффективные методы оказания помощи таким детям, будь то преданные своему делу учителя, социальные работники, врачи, психотерапевты, медсестры, общественные деятели, театральные режиссеры, тюремные надзиратели, полицейские или инструкторы по медитации. Если вы дошли со мной до этой страницы моей книги, то тоже стали частью этого сообщества.

Достижения в области нейробиологии позволили нам лучше понять, как психологическая травма сказывается на развитии мозга, саморегуляции, а также способности уделять сосредоточенное внимание и быть в гармонии с окружающими. С помощью передовых методов нейровизуализации мы смогли определить, где именно ПТСР зарождается в человеческом мозге, что позволило нам понять, почему травмированные люди замыкаются в себе, почему у них вызывают неприятные реакции различные световые сигналы и звуки, а также почему они выходят из себя или закрываются в ответ на малейшую провокацию. Мы узнали, как в течение жизни наш опыт меняет структуру и функции мозга – и даже воздействует на гены, которые мы передаем своим детям. Понимание многих процессов, связанных с травматическим стрессом, позволило разработать множество терапевтических методов, способных снова вернуть к жизни участки мозга, отвечающие за саморегуляцию, самовосприятие и внимание. Теперь мы умеем не только лечить психологическую травму, но и все больше учимся ее предотвращать.