Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смех! Фальшивка от начала до конца. Вы не верили, что я способен его узнать. Я клялся, что могу. Доказывал, что узнал.
– А смех не тот?
– Нет. Если только один из компании Брейдена не мой прошлогодний знакомый. Это мне надо выяснить у Брейдена.
– Это нам надо выяснить, – поправил его инспектор. – В силах этим заняться прямо сейчас?
– Не могу ждать. Скажите, как вы оказались на месте драки?
– Благодаря миссис Ландберг, – объяснил полицейский.
Мы посмотрели на цепляющуюся за руку Макса Хедду.
– Я услышала смех из гостиной, – сказала та. – Полицейский, которого вы оставили сторожить Лору, варил в кухне кофе. Окна кухни выходят на другую сторону, поэтому он ничего не слышал. Я позвала его, и мы увидели из окна, что происходило.
– Как дела, док? – спросил Гарделла. – Эти два парня в порядке – способны выдержать небольшое чаепитие?
– В таком же порядке будут еще пару дней.
– Тогда все на выход, кроме Стайлса и Трэнтера. У нас будет частная вечеринка. Макс, скажите Гоуэну, чтобы привел сюда Брейдена.
Пока все выходили из кабинета, Питер медленно прошелся, разминая, как я знал по собственным ощущениям, жутко ноющие мышцы. И вдруг повернулся к Гарделле:
– Отдайте мне его!
Инспектор порылся в столе, оказывается, он успел где-то раздобыть новую бутылку виски. Покрасневшие глаза превратились в опухшие щелочки. Гарделла тоже много часов не спал.
– Посмотрим. – Он щедро отхлебнул из бутылки.
– Только представьте, что мне досталось: протез закинули в сугроб, я беспомощный и ничего не могу поделать, только скрючиться и лежать. Отдайте его мне.
– Мне надо сделать свою работу. И очень быстро, – ответил полицейский. – Псих, которого мы ищем, может снова напасть. А мы понятия не имеем, как к нему подобраться. Думаете, он замешан?
– Мне плевать, замешан он или нет. Я хочу его со всеми потрохами.
Гарделла улыбнулся:
– Я предложу ему выбор.
Я не успел догадаться, что это за выбор. В дверях появился Брейден. За ним шествовал Гоуэн, держа правую руку на рукоятке пистолета.
В светлом кабинете я с интересом посмотрел на своего врага. Откуда он такой взялся? И что за люди в его развеселой компании? Казалось, он прекрасно собой владел и даже нисколько не нервничал.
– Четверо на одного? – спросил он с надменной улыбкой.
– Соотношение в твоем духе, – бросил Гарделла и повернулся к Гоуэну: – Заговорили?
– Для них это что-то вроде потехи, – ответил сержант.
– Если не удастся отправить на машине, вызову на рассвете вертолет и закроем в окружную тюрьму. Всех, кроме одного. – Гарделла улыбнулся Брейдену. – А этому любителю игр дадим еще немного поиграть.
– Только троньте, копы, потом не расхлебаетесь. – Брейден нисколько не казался напуганным.
– Ну, до смерти напугал, – буркнул полицейский. – Гоуэн, занимайся остальными. Постарайся им внушить, что они не смешно шутят.
Гоуэн кивнул и ушел. Гарделла откинулся на спинку вращающегося со скрипом стула.
– Я разъясню тебе ситуацию, Брейден. Ты вроде как юрист и должен знать, что мы не имеем права жестоко обращаться с задержанными. Но нет такого закона, который запрещал бы мне выйти попить водички.
Брейден удивленно на него посмотрел.
– Я собираюсь задать тебе несколько вопросов, – продолжал инспектор. Его голос звучал почти весело. – Как юрист, ты понимаешь, что не обязан отвечать. Но всякий раз, когда будешь молчать или пожелаешь воспользоваться пятой поправкой, я буду выходить попить воды. Ты же останешься здесь с мистером Стайлсом и мистером Трэнтером. Мистер Стайлс хотел пообщаться с тобой один на один. Но я решил, что вправе поступить по-твоему, и оставляю обоих. Хочу добавить: чтобы напиться воды, требуется чертовски много времени.
Брейден посмотрел на Питера, и я заметил, что он несколько спал с лица.
– Если ты так поступишь, тебя обвинят в соучастии в избиении, – сказал он, облизнув губы.
– Пожалуй, рискну. После того что недавно случилось, очень трудно будет предъявить Стайлсу обвинение в нападении. Итак, перейдем к вопросу номер один. Ты заявил на улице – и это слышали оба, и Стайлс и Трэнтер, – что вчера ночью смеялся под их окном именно ты.
– Ничего подобного я не говорил, – резко ответил Брейден.
– Ты сказал, что спрятался в одном из коттеджей и умирал со смеху, наблюдая, как Стайлс ищет хохочущего маньяка.
Брейден, молча, поджал губы.
– Это ты смеялся?
– Нет!
– Знаешь, кто смеялся?
Брейден посмотрел на Питера. У того было такое выражение лица, что шутнику стало не по себе.
– Прошу тебя, пожалуйста, не отвечай, – вкрадчиво попросил Стайлс.
Гарделла сонно улыбнулся.
– Меня постоянно мучает жажда. – Он оперся о ручки вращающегося кресла и начал подниматься.
– Постой! – В голосе Брейдена зазвучали истеричные нотки. – Мы не совершили никакого преступления. Нет смысла принимать побои в знак протеста против твоих противоправных действий, Гарделла.
– Говори. – Можно было подумать, что инспектор делает Брейдену вежливое предложение. Тот тяжело вздохнул.
– Не люблю жлобов. А Стайлс – самый настоящий гонящий туфту жлоб из интеллектуальных либералов. Ты этого не понимаешь, жирняк, потому что наверняка не читаешь ничего, кроме простых односложных слов.
– Неуместные оскорбления только усиливают мою жажду, – снова сладко улыбнулся инспектор.
– Таких, как Стайлс, хоть пруд пруди, – продолжал Брейден. – Почитай его статьи. Там полно разглагольствований о простом человеке, о равных правах для представителей всех рас независимо от цвета кожи, вероисповеданий и умственных способностей, много всякой чуши о демократии и обществе, где главенствует закон. Высокопарной ерунды об общественной морали. У тех, кто так говорит, обычно денег навалом и никаких проблем в жизни. Кому нужен их треп, если завтра кто-нибудь может нажать на кнопку, и мы все окажемся на том свете? Вокруг нет ни света, ни доброты. Только лживые разговоры о них. Никто ничего подобного не чувствует. Но некоторые находят в себе силы пробивать себе дорогу в жизни без пустопорожней туфты. На земле волчьи законы – к черту сладенькие слова.
– От трепачей мне хочется пить всего сильнее, – заметил Гарделла. – Я задал тебе простой вопрос: ты знаешь, кто вчера ночью смеялся? Давай обходиться без речей, как на Юнион-сквер.
Брейден покачал головой, словно взрослый, у которого никак не получается что-то объяснить малышу.
– Знаю. Но я пытался объяснить тебе причину того, что случилось.