Подседерцев бесшумно прокрался длинным коридором к входным дверям. Постоял, прислушиваясь к разговору за дверью напротив, там Ролдугин, сам того не зная, доводил клиентов до кондиции. Громко завозился с замком, приоткрыл дверь и захлопнул. Успел только изобразить на лице улыбку, как Ролдугин быстро протопал по паркету и распахнул дверь в комнату.

— Юрий Михайлович, ждем, ждем! — Он протянул руку, зачем-то подмигнув, хотя «мэрский» псевдоним Подседерцев не запомнить просто не мог.

— Извините, попал в пробку. — Подседерцев, мимоходом пожав руку Ролдугину, прошел в комнату. Верный правилу «больше трех, руки не пожимают», ограничился общим приветствием:

— Добрый день.

Все дружно кивнули. И сразу же четыре взгляда скрестились на нем, как лучи прожекторов на самолетике в ночном небе. Пожилой посмотрел из-под полуопущенных век, как толстая лягушка на мотылька; мужчина пристально, словно прицеливаясь; женщина, как пичуга, увидевшая что-то блестящее в траве, даже голову свесила набок; молодой — как-то вскользь, задержавшись на руках Подседерцева.

— Юрий Михайлович — виновник нашей встречи, — представил Подседерцева Ролдугин. Указал на свое место в кресле, там камера снимала со спины, а сам приставил к столу еще один стул.

Подседерцев грузно опустился в кресло. Обвел взглядом сидевших напротив. Молодой сидел по правую руку, за Ролдугиным, и снова толком его разглядеть не удалось.

— Как мне вас называть? — спросил Подседерцев, ни к кому не обращаясь персонально.

Ожидал, что первой откликнется женщина, на худой конец — мужчина, но голос подал пожилой.

— Думаю, наши имена, как и ваше, в данном случае не имеют никакого значения, — прохрипел он сквозь тяжелую одышку.

Судя по молчанию, это было общим мнением.

— Хорошо, тогда к делу. — Подседерцев выложил на стол конверт. — Меня интересует один человек. — Он показал фотографию.

Карточка пошла по рукам. Каждый смотрел по-своему: пожилой словно делал одолжение, женщина — пристально, округлив птичьи глаза, мужчина рассматривал лицо на фото дольше всех, нервно покусывая губу, потом передал фотографию самому молодому. Тот лишь мельком взглянул, толкнул по столу к Подседерцеву и отвернулся к окну.

— Что можете о нем сказать? — Подседерцев опять сознательно не обратился ни к кому персонально. Больше всего интересовало, изменит ли его появление распределение ролей в группе. От него не укрылось, что все посмотрели в сторону молодого человека, слово предоставляя ему слово. Но он промолчал.

Тогда начал мужчина:

— Он недавно перенес операцию на брюшной полости. Еще не начал ходить.

— Язва двенадцатиперстной, — уточнил пожилой, промокнув лицо. — Не дурак выпить, хотя это до добра не доведет. В роду — наследственный алкоголизм.

Женщина раскурила длинную сигарету, закинула ногу на ногу. Взгляд стал отсутствующим, смотрела куда-то под стол, очевидно, на носок туфельки.

— Вадим Ильич прав, — произнесла она, на этот раз растягивая слова. — Мальчик рано потерял отца. Какая-то трагедия… Вижу много крови. Правильно… Да, виновата водка. Мальчик это не раз слышал. Мать вышла замуж второй раз, и это стало еще одним ударом по психике ребенка. Рано стал взрослым. В нем живет тяга к насилию, подавлению. Только так, он считает, можно контролировать ситуацию и избежать предательства. Классический невропат. Да! — Женщина встрепенулась. — Он — левша!

— Достаточно, — кивнул Подседерцев. «Все правильно, только мальчику тридцать восемь». — У вас есть, что добавить? — обратился он к молодому человеку.

— Ничего существенного. — Губы растянулись в холодной улыбке. — За исключением того, что вы имеете к нему некое касательство. Предполагаю, по служебной линии.

— Угадали! — не стал таиться Подседерцев. На фотографии был его сотрудник — Коля Великанов. Для чистоты эксперимента выбрал знакомого, в данный момент доподлинно находящегося в известном Подседерцеву месте. — Вы не могли бы определить его местонахождение?

— Это к Майе, — ответил на его взгляд молодой человек.

Майя пожала острыми плечиками, стрельнула глазками в Подседерцева.

— В Москве, где же ему еще быть?

— А конкретно?

Она на секунду прикрыла глаза, глубоко затянулась сигаретой, медленно выпустила дым сквозь свернутые трубочкой губы.

— Там много деревьев… Какой-то парк. — Она еще раз затянулась. — Трамвай… Да, вечером в палате слышно, как мимо идет трамвай. — Сергей Игнатьевич, — обратилась она к Ролдугину, — дайте-ка карту.

Тот послушно достал из внутреннего кармана пиджака буклетик. Развернул на столе.

Женщина, закрыв глаза, повела острым пальцем над картой. Вдруг палец стал сам собой описывать концентрические круги, пока темно-красный ноготь не уткнулся в бумагу.

— Здесь! Белое высотное здание.

Подседерцев молча выжидал, что будет дальше. «Я не Ролдугин, меня на мякине не проведешь! — подумал он, не сводя взгляда с лица женщины, глаз она еще не открывала. — Сначала надо искать рациональное объяснение, а уже потом, если его нет… Лучше не искать вовсе! Фантазия от версии отличается одним — мерой реальности. Дай себе волю, в бытовом убийстве по пьяни первым делом начнешь подозревать марсиан. А моя версия проста. Если верить досье, Майя долго работала на МВД Союза, с Ролдугиным и его людьми почти три года общается, кто-то мог и ляпнуть, где находится госпиталь ФСБ. А догадаться, что Кольку с приступом язвы повезут именно туда, для этого не надо быть Кашпировским».

— Вы мне мешаете! — Майя нервно дернула плечиком. — Спокойно, спокойно… — Она крепче зажмурилась, веки сделались морщинистыми, сразу выдав возраст. — Двухместная палата на третьем этаже. Да… Ваш человек лежит у окна. У окна… — Она распахнула глаза, с улыбкой посмотрела на Подседерцева. — Хотите деталь, чтобы сразу поверили? У него на тумбочке стоит красный термос.

— М-да. — Подседерцев отвалился в кресле. Термос там, действительно, был. Сам видел на прошлой неделе, когда с замом ездили навещать Кольку.

— Внутри что-то противное. — Майя поморщилась. — Бурда какая-то.

Мужчина взял ее за запястье, Подседерцев отметил, что зрачки глубоко запавших глаз на мгновение расширились, как у кошки.

— Майя прекрасно считывает информацию, — произнес мужчина, не отпуская ее руку, — но у нее не хватает логики, чтобы точно встроить ее в ситуацию. Если больной лежит в хирургическом отделении, а, как мы уже знаем, иммунитет у него понижен ввиду постоянной алкогольной интоксикации, почему бы не предположить, что заживление идет сложно, а в термосе нечто, ему способствующее? Горькое и вяжущее на вкус. Так, Майя?

— Да-а. — Она не спешила освободить руку, лишь пошевелила пальцами. — Не мешайте… Горький, странный вкус… Напоминает сургуч.

Подседерцев знал ответ: Великанов сам пожаловался, что жена каждый день приносит эту гадость, от которой с души воротит, как от теплой водки, но пить надо, хотя бы во искупление предыдущих грехов.