– Два разных человечества на одной земле, – заметил Октавио, словно продолжая мысль Офелии. – Я удивлюсь, если наше совместное существование не вызовет осложнений. Всё будет зависеть от выбора каждого, но я предпочитаю быть здесь и выбирать вместе с ними, чем там, горя в персональном аду. Sorry, – пробормотал он. – Я не должен был тебе это говорить.

Офелия послала ему улыбку, которая стала еще шире при виде его новой униформы: никакой позолоты, никаких знаков отличия, никаких престижных штучек. За исключением крылышек на сапогах, это была одежда рядового гражданина.

– Твое право – говорить то, что думаешь. В конце концов, мы на Новом Вавилоне, и частично благодаря тебе. Трудно было питать к Леди Септиме теплые чувства, – добавила она, помолчав, – но она любила вас на свой лад.

Октавио больше не отрывал глаз от лица Секундины, перерезанного длинным шрамом. Она смеялась. Даже не будучи визионером, легко было предсказать, что она без труда обыграет Елену и Поллукса. Секундина окончательно забросила свои карандаши, без сомнения потому, что больше не было отголосков будущего, которые следовало запечатлеть. Она помешала одному из них, самому важному, воплотиться в реальность. Если бы она не толкнула Торна в клетку, он не утянул бы Другого в изнаночный мир; кстати, он и не смог бы этого сделать, если бы сам не стал проходящим сквозь зеркала.

Секундина и Торн спасли Офелию от красного карандаша. И не только ее, но еще множество жизней.

– Ты вернешься к родителям?

Октавио задал вопрос безразличным тоном; и всё же Офелия догадалась, какое слово за этим скрывалось, и у нее сжалось сердце. Останься. Она издалека оглядела каждого члена своей семьи, вкушающей кофе под зонтиками, которые анимизм заставлял вращаться. Родные отложили отъезд до ее выхода из клиники. Сейчас они наслаждались последними часами на Новом Вавилоне, не слишком торопясь подняться на борт дирижабля и возвратиться под дождь. Мир переменился, но метеоусловия остались прежними.

– Пока не вернусь. Но и не останусь.

Октавио нахмурился.

– Куда же ты направишься?

Офелия ответила ему новой улыбкой, смутившей его еще больше.

– Они знают?

– Я с ними уже попрощалась.

– А. Well… у меня перерыв кончается. Прости, но работы мне теперь хватит по гроб жизни. Если вернешься на Новый Вавилон, обязательно навести меня.

Звякнув своими крылышками предвестника, Октавио избавил и себя, и Офелию от любого взгляда назад. Секундина тут же бросила партию и схватила брата за руку, которую он ей протянул. Елена и Поллукс растерянно смотрели на разбросанные по лужайке карты, неспособные продолжать игру без кого-либо, кто объяснял бы им правила.

Офелия осталась одна под деревьями. После долгого пребывания в замкнутых коридорах клиники всё вокруг ее очаровывало. Она всё еще чувствовала болезненную пульсацию под тюрбаном. Врачи были вынуждены сбрить ей волосы, но те уже отрастали. Было бы и впрямь иронией судьбы, если бы ее прибило балкой после того, как она пережила красный карандаш и апокалипсис. Но, по словам медиков, она легко отделалась. Огромная шишка, вывихнутое плечо, минус десять пальцев, по-прежнему бесплодный живот. Офелия не знала, было ли это следствием нескольких инверсий или поглощения собственного отголоска, но к ней вернулась ее старая добрая неуклюжесть. Да, она действительно легко отделалась.

Не всем так повезло.

– Вы меня покидаете.

Офелия наклонила голову. Арчибальд лежал под высокими папоротниками, надвинув цилиндр на нос, с Балдой, прижавшимся к его боку. Это замечание было тем более странным, что он ни разу не навестил ее в клинике. Офелия на него не обижалась. Она была ему обязана тем, что выбралась живой из Мемориала, а с момента их тройственного слияния она понимала его лучше, чем хотелось бы. Они теперь знали все тайны друг друга. Она никому не сможет дать жизнь; он не сможет надолго сохранить свою.

– Я знаю, что это противоречит вашей философии, – вздохнула она, – но всё же поберегите себя.

Как и каждый день с того мгновения, когда она очнулась на больничной койке, Офелию поглотила неотвязная мысль о живых, о вернувшихся, но главное – об исчезнувших. О Ренаре. О Гаэль. Об Амбруазе. О Янусе. О Матушке Хильдегард.

О Торне.

– Хватит, – приказал Арчибальд.

– Что – хватит?

– Хватит думать. Лучше слушайте.

И Офелия прислушалась. Среди мешанины звуков – криков попугаев, стрекота кузнечиков, разговоров – она различила бессвязный лепет Виктории рядом с вольером. Девочка бросала Фаруку мячик, который отскакивал у него ото лба. Всякий раз он слишком поздно поднимал руку. Виктория не сдавалась, посылала ему непонятные советы и даже бежала за мячиком. И всякий раз, как она спотыкалась, Беренильда рефлекторно вскакивала со скамейки, где устроилась, чтобы наблюдать за ней, но тетушка Розелина мягко клала ей руку на плечо, усаживая обратно.

Офелии их уже не хватало. Их всех. Может, ей не дано обзавестись собственной семьей, но та, которая со временем у нее образовалась, дарила ощущение, что отныне у нее много домов. Она в последний раз помахала родителям, брату, сестрам, крестному, каждому из них. Хотя перчатки, которые она анимировала во время выздоровления, создавали иллюзию пальцев, по-настоящему их заменял шарф. Он помогал Офелии одеваться, умываться, держать столовые приборы, и не потому, что она его анимировала с этой целью, а лишь потому, что сам так решил. Времена, когда они составляли одно целое, ушли. Теперь их было двое, совершенно разных, но добровольно остававшихся вместе. И это было хорошо.

– Я вам уже говорил, – предупредил ее Арчибальд из-под папоротника. – Если вы не вернетесь на Полюс, Полюс придет к вам.

– Мы вернемся.

Арчибальд приподнял край цилиндра.

– Мы?

Она удалилась, не ответив. Оставалась еще одна особа, с которой она должна повидаться. С той, что ждала ее у ворот, держась за прутья решетки, как старая дама; ее веки казались еще тяжелее, чем обычно. Стрелки невидимых часов пришли в движение одновременно с ее памятью.

– Ты неважно выглядишь, – сказала Офелия.

– Да и ты не очень-то презентабельна.

– Как мне тебя называть? Элизабет или Евлалия?

– Элизабет. Я давно уже не Евлалия. В сущности, мое имя не так уж важно. Важны они.

Обе повернули головы к ботаническому саду, где неловко резвились Духи Семей. Елена и Поллукс пытались удержать карты, подхваченные ветром. Фаруку так ни разу и не удалось поймать мячик Виктории. Артемида, судя по всему, очень довольная собой, разбила чашку с кофе, которую поднес ей крестный. Гиганты, впавшие в детство. Ни один из Духов Семей не вернулся с Изнанки невредимым. После великого события, обратившего вспять инверсию, от них остались только стертые Книги. Всю свою еще сохранившуюся энергию Элизабет вложила в создание для них нового кода, но кода упрощенного.