Такая уж доля выпала византийцам, что им пришлось воевать не только с Сасанидской империей на востоке и с конными лучниками-степняками на севере, но и с воинами из Западной Европы, которые в «Стратегиконе» собирательно именуются «светловолосыми народами»[506]. В их числе упомянуты франки, лангобарды «и другие с подобным образом жизни».

Франки вступили в Италию с северо-запада в 539 г., напав на Милан в то самое время, когда византийцы громили готов Витигиса, осаждённого в Равенне, где он и сдался победителям. Прокопий описывает, как они сражались:

Лангобарды (давшие имя ломбардцам) вторглись в Италию с северо-востока в 569 г., вскоре после окончательного разгрома готов в 552 г., но византийцы встречались со многими другими «светловолосыми народами» задолго до франков и лангобардов; последними из них по времени были мигрирующие вандалы, которых византийцы разгромили в конце их пути, в Северной Африке, в 535 г., перед тем как вступить в Италию, а также гепиды, центр державы которых располагался в Сирмиуме (ныне Сремска-Митровица в Воеводине, Сербия), откуда они угрожали византийским землям вплоть до своего сокрушительного поражения, нанесённого им объединёнными силами лангобардов и авар в 568 г. Когда лангобарды под предводительством Альбоина вторглись в Италию и захватили земли, находившиеся под византийским контролем, вплоть до Беневента близ Неаполя, они пришли вместе с гепидами, баварами и другими союзниками-германцами, а возможно, и с булгарами, но ассимиляция, приведшая к возникновению народа лангобардов, произошла быстро.

Свои комментарии автор «Стратегикона» начинает с высшей похвалы: «Светловолосые народы, ставящие свободу превыше всего…» Ранее он отзывался о персах как «раболепных» и подчиняющихся властителям только из страха (кое-что не меняется даже по прошествии тысячелетий) и приписывал монархическую форму правления (= каганат) степным народам, которых властители приучили к суровым наказаниям.

Как свободные люди, «светловолосые» сражаются за свою честь, и это придаёт им сил, но также ограничивает их тактику: они «отважны и неустрашимы в войнах, отличаются смелостью и стремительностью; проявление страха и даже малейшее отступление они считают позором». Поэтому не для них ни имитация отступления, ни любой другой подобный манёвр; их героическая несгибаемость предоставляла византийцам различные возможности, которыми надлежало воспользоваться.

Однако самой слабой их стороной была нехватка луков и метательных снарядов: «Вооружены они щитами, копьями и короткими мечами, которые носят за спиной». Луки совсем не упоминаются, хотя они у них, несомненно, были, но, видимо, в малых количествах, и притом не мощные. Итальянская кампания началась в 535 г. и длилась волнообразно в течение трёх десятилетий, однако готы, а потому и франки и лангобарды, сопровождавшие их, не переняли у византийцев составной лук, как последние переняли его у гуннов.

Почему же «светловолосые народы» не смогли перенять это превосходное оружие? Конечно, не потому, что они были слишком отсталыми для того, чтобы научиться, как класть слои лошадиных сухожилий на деревянную сердцевину, как крепить костяные пластины и варить клей, скрепляющий трёхсоставный лук. Во-первых, сохранились готские ювелирные изделия, требовавшие гораздо большего технического мастерства; во-вторых, готы были ещё одной военной силой, которую по ошибке стали называть нацией, и они включали в себя другие этнические группы, в том числе, несомненно, и римлян, и даже приспешников из степных народов. Можно лишь предположить, чем объясняется эта тайна, но в этом случае мы можем зайти слишком далеко: готы не переняли составной лук и тактику стрельбы, которую он позволял применять, по той же причине, по какой английский длинный лук не был перенят даже после славных побед, одержанных с его помощью (и первому ручному огнестрельному оружию, неуклюжим аркебузам, было отдано предпочтение перед луками, хотя последние обладали преимуществом в точности, дальности и скорости стрельбы): нужна была бесконечная тренировка, чтобы обрести и поддерживать мастерство в обращении с очень мощными луками – будь то длинный лук или составной лук византийцев.

Свобода «светловолосых» ещё не сочеталась с дисциплиной, и это создавало уязвимые места, которыми можно было воспользоваться: «Атаки, как конные, так и пешие, они производят стремительно и неудержимо, как будто бы они являются единственными из всех, не ведающими страха. Проявляют непослушание по отношению к своим предводителям». Так что их можно было заманить в необдуманное преследование, оставив крупные силы поджидать их в засаде. Это могло сработать в любом масштабе, и таким образом можно было выиграть битву, если выманить за собой основной боевой контингент: «На фланги и тыл их боевого порядка совершить нападение несложно, потому что они недостаточно заботятся о патрулях и других мерах безопасности».

Поэтому «светловолосые» были действительно грозны лишь в том случае, если их численность и натиск могли перевесить их недостатки, то есть в лобовом сражении. Из этого вполне логично следует такой совет: «Итак, в войнах с ними в первую очередь не следует стремиться к генеральным сражениям… [нужно] нападать из засад, действовать против них больше обманом и хитростью».

Есть также важный совет, не имеющий отношения к тактике: «Притворно вступать с ними в переговоры». Почему? Наш автор говорит: чтобы оттянуть битву, дабы их пыл поостыл «из-за недостатка съестных припасов». Ведь самое уязвимое место менее организованных войск – слабая логистика. Если не считать осад и худших времён, византийские войска всегда надёжно снабжались византийским государством с его армией сборщиков налогов, чиновников и кладовщиков. Но у «светловолосых» большую часть рассматриваемого времени не было государства, а были только военные вожди. В основном лишь на высшем оперативном уровне можно было воспользоваться этим самым уязвимым местом, то есть мягко удерживая врага, стараясь не вступать в настоящие сражения, чтобы его съестные припасы истощились просто по прошествии известного времени. Кроме того, переговоры предоставляли возможность внести разлад в ряды «светловолосых»: отчасти потому, что при этом могли пробудиться скрытые этнические противоречия, но, скорее всего, по той причине, о которой ранее заявляет автор: «их легко подкупить».