поставить только Цао Бинкан. Дошло до того, что сам секретарь партбюро Чжу Фашань стал над ним дрожать, потому что страшно даже себе представить, что могло случиться, если бы радио отказало, например, во время какого-нибудь важного собрания или передачи руководящих указаний.

Став любимчиком начальства, Цао Бинкан немедленно возомнил о себе. Он везде шастал со своими инструментами и, пользуясь случаем, не пропускал ни одной смазливой бабенки, особенно Суюэ, хотя сам был страшен как черт: большое плоское лицо, толстые, чуть приоткрытые губы, кривые желтые зубы, выпученные похотливые глаза. При людях он, конечно, не решался пускать в ход руки, но если поблизости никого не было, давал им волю. Суюэ, завидев его, в страхе пряталась. Нельзя сказать, что Цао Бинкан был шалопаем. Он все время чему-то учился: то строить дом, то делать мебель. Да мало ли чему. Однажды он смастерил платяной шкаф, в другой раз сложил печку, как-то заменил больного тракториста и научился чинить трактор. Объединенная бригада наняла грузовик для перевозки зерна, так Цао Бинкан мигом подружился с шофером, сунул ему двух куриц и вскоре уже водил машину. В близлежащем селе у него появилась целая куча друзей.

У способного человека всегда есть завистники. Были они и у Цао Бинкана, тем более что он давал пищу для сплетен. Чжу Фашань давно уже его недолюбливал, а к тому времени вернулся из армии парень, соображающий в электротехнике, и Чжу поставил его на место Бинкана. Повод нашелся: по вине Бинкана на заливное поле упал оголенный провод, буйвола убило током. Чжу Фашань сразу позвонил в правление коммуны, чтобы прислали охранников и забрали виновного. Хорошо еще, что за него похлопотали знакомые из коммуны, так что отсидел он всего полмесяца. Но инструменты пришлось сдать и снова взяться за плуг да за бадью для навоза.

Как ни странно, Цао Бинкан не пал духом. Он понимал, что в жизни бывают везения и невезения. Но как бы крестьянину ни повезло, королем он все равно не станет. А не повезет — будет гнуть спину в поле. Ничего страшнее с ним случиться не может (если, конечно, он не убил человека). Так что ходил Цао Бинкан веселехонький и по-прежнему называл Суюэ милой да хорошей, стоило ему ее увидеть, хотя знал, что уж сейчас наверняка ничего от нее не добьется — просто тешил себя словами.

Но времена меняются, причем самым неожиданным образом, даже диву даешься. И вот Цао Бинкан оказался чем-то вроде новогодней хлопушки, которая взлетает высоко в небо и там взрывается, рассыпаясь всевозможными огнями: красными, зелеными, синими, желтыми; до того яркими, что слепнешь, глядя на них.

Как только разрешили брать подряды, Цао Бинкан повел себя совсем не так, как другие. Все продолжали сеять зерно, а он где-то раздобыл саженцы редкого дерева секвойи и посадил. Попутно подрабатывал в ремонтно-строительной бригаде коммуны и получал около четырех юаней в день, да еще пристроил жену поварихой в только что открытую каменоломню и за это получал не меньше сорока пяти юаней в месяц. Осенью все собирали урожай, а он подогнал грузовик, взвалил на него свои саженцы, увез подальше и продал поштучно, за сколько — даже жене не сказал. Через два года на шоссе, идущем мимо села, он поставил прочный навес и, используя свои разносторонние навыки, стал конкурировать с целой ремонтной бригадой.

Когда в деревне некоторые начали строить себе дома, он стоял в стороне и смотрел, потирая руки и ухмыляясь.

— А ты чего не строишь? — спрашивали его.

— Я? Рано еще, рано, пока материала нет! — И его толстые губы растягивались в улыбке.

Но однажды в деревню вдруг прикатили два грузовика с кирпичом, один с цементом, два с деревянными деталями, самосвал с песком и еще фургон с чем-то. Эта длинная вереница машин извивалась по улице, словно дракон, взбаламутив всех жителей, которые, побросав дела, устремились поглядеть на грандиозное строительство. В три дня и две ночи был возведен двухэтажный дом.

Каждому любопытно было узнать, во сколько он обошелся. Оказалось, что кирпич куплен по госцене, то есть за гроши, деревянные детали — по какому-то «личному соглашению», транспорт вообще ничего не стоит, только за бензин пришлось заплатить, а строительные рабочие — друзья-приятели Цао Бинкана. Правда, он заколол свинью и устроил угощение, купил два блока сигарет «Передние ворота» и на радостях запустил самую большую хлопушку, какую можно было купить.

— В газетах пишут о «шэньчжэнских скоростях»[62]. Мы, пожалуй, им не уступим, — похохатывал Цао Бинкан, любуясь своим сооружением.

В толпе раздавались завистливые смешки. Вдруг кто-то громко кашлянул, и люди поспешно расступились, пропустив вперед секретаря партбюро Чжу Фашаня, тоже пришедшего поглядеть на дом.

— Дядюшка Фашань, говорят, вы собираетесь строиться! — сказал Цао Бинкан. Он не забыл, как в свое время Чжу выпустил в него стрелу, но мстить за это не собирался. И не по доброте душевной, а потому что понимал: лучше ни с кем не связываться. — Я знаю, у вас много своих возможностей, во мне вы не нуждаетесь, но я сызмала вас уважал. Окажите честь, позвольте вам немного помочь. А?

Красивые слова — красивые дела! Он построил Чжу Фашаню кирпичный дом из трех комнат и взял за это всего несколько сот юаней. Чжу — человек неглупый, а чем больше друзей, тем больше путей. Чжу Фашань теперь уже не помешает ему богатеть, но от секретаря партбюро многое зависит, и судьба его семьи тоже.

4

От строительства, развернутого Цао Бинканом, как говорится, летали куры и прыгали собаки. Из-за рева самосвалов невозможно было вести уроки, и Ду Баошэнь в ярости то и дело чертыхался.

Семье Баошэня жилось теперь лучше. Учительскую зарплату подняли сначала до двадцати восьми юаней, потом до тридцати двух и говорили, что еще увеличат. Отцу Баошэня удалось наконец развернуться: он засадил весь приусадебный участок арбузами, урожай снимал хороший, и семья теперь не знала недостатка не только в еде, но и в одежде. Поле под семейный подряд они, благодаря Чжу Фашаню, получили самое близкое и лучшее, так что зерна в амбаре прибавилось. Два младших брата Баошэня уже отделились, сестра вышла замуж, родители состарились, дети пошли в школу, и все домашние дела свалились на Суюэ. Она за эти годы немного сдала. Ее кожа хоть и сохранила белизну, но утратила блеск, волосы приобрели желтоватый оттенок и часто оставались нечесаными, потому что у нее даже не было времени причесаться. Смеялась она теперь реже, из-за постоянных забот, в уголках