и кого надо бояться. А в тот раз злость разрядил на Барчке. Старательный тупица, не спросясь, распорядился наловить для Германии молодежи. А Борки нужны нераспутанные и неразогнанные. Насовал «вальтером» фольксдойчу в физиономию. Ну, а сегодня очередь за другими. Се-е-го-дня… Дирлевангер достал из кобуры тяжелый пистолет, оглянулся на плотненького своего адъютанта, и тот сразу подбежал, подставил плечо: без упора да в такую мишень из пистолета — попробуй! Та-ак… Красная нога переломилась на самой середке, черно-белые крылья, упрямо взмахнув, поставили дурака на вторую ногу. Та-ак, по второй ножке!.. Упал в гнездо, как шар в лузу, но маленькая головка и длинный клюв все так же высятся на длинной шее. Е-еще разок!.. Красным наконечником пронизывая серо-бархатистые от пепла и сажи сосновые ветки, падает по-снайперски сшибленная головка…

Аист, точно разглядев со своей каланчи мальчишеские фантазии штурмбанфюрера, без всякой подготовки вскинул широкие крылья, из черных сразу ставшие белыми — будто сажу с них смахнул! — и полетел, тяжело волоча над самыми крышами как бы на самом деле перебитые красные ноги. Трассирующие пули воткнулись в небо, стукнул выстрел, второй — уже увидели живое над деревней, и как тут удержаться! Аист стал делать круги, пытаясь взлететь туда, где все еще голубеет небо. А солнце сбоку подстреленно прыгает, тоже, как бы пытается вырваться из удушливо черных дымов, которые вот-вот сомкнутся под самой вершиной купола… И чем выше поднималась совсем уже белая птица, тем большее число людей с винтовками и пулеметами могло увидеть ее. И уже пулемет бил, покрывая винтовочные выстрелы, азартно потрескивающие в разных концах поселка. Чудно, было видеть, что аист все еще живой плывет, все поднимается кругами к голубой горловине неба, будто и не птица это, а всего лишь отлетающая душа этих страшных Борок.

К Дирлевангеру ровным шагом подошел-подлетел румяный, красивый гауптшарфюрер — командир немецкой роты. Доложил, что женщины и дети — в амбаре, полицейские — в школе, семьи полицейских помещены отдельно — в доме напротив. Гауптшарфюрер нравится штурмбанфюреру. Так смотреть и ждать приказа умеет лишь хороший немец. Не строить догадок, не забегать наперед даже из старательности, но и не колебаться ни секунды, какой бы приказ ни последовал! Если стоит, на лице лишь это и обозначено: я стою; если ест: я принимаю пищу; убивает — я работаю; пьет, песни горланит — я отдыхаю… На лице, в глазах молодого офицера радостная, спокойная уверенность: «То, что знает старший фюрер, он сообщит, когда посчитает нужным, и я буду знать, как поступить, что сделать, чтобы выполнить долг немца!»

«— Гарнизона не было, а полицейские были. Свои и чужие собрались, от партизан в Борках прятались. Ховались кто где по хатам.

Ну, так я пошла по воду, взяла ведро, а колодезь вот тут у нас. Таскаю воду — что-то около меня пули свистят: «и-и-и-и-и», вот просто «ти-и-в!». Они, видать, на опушке леса были и меня уже брали в бинокль и по мне, видать, стреляли. Ну, я набрала воды и пришла к своим.

— Знаете что, прямо на меня стреляют. Прямо пули возле меня тивкают! Ну, что ж, говорю, у нас уже так было, что людей брали, — може, снова будут брать, куда сгонять будут?

Советуемся в квартире, не знаем что.

Потом хозяин Позавтракал, вышел на улицу и говорит: «Знаешь что, пришел полицейский — а полицейские в Борках были, на нашем поселке два полицейские были — пришли полицейские домой, пойду я, что там такое узнаю».

Пошел туда, а один полицейский говорит: «Знаешь что, или вас будут бить, или нас. Но будут бить, потому что отобрали оружие у полиции и запирают в школу».

А некоторых полицейских пустили, отправили за семьями: «Приведите свои семьи».

Немцы вот так подхитрились. Ну, они пришли и забрали свои семьи.

Вопрос: — А полицейским немцы что говорили?

— Что идите приведите семьи. А они не знают. Или нас, говорит, увезут, или побьют. Ну что ж, полицейские взяли семьи свои и повела…

Ну, мы сидим. И видим, по той дороге, с того поселка тоже народ идет. Мой хозяин говорит: «Повели и дзержинские полицейские свои семьи» (Касперова Анастасия Илларионовна).

«— У нас ни одного полицейского не было на поселке. А только с Дзержинского. Ну, и ходил один по улице, а мой брат уже хотел спросить, что это будет, почему окружили. Говорит: «Костик, Костик, что это такое?» Так он и не стал разговаривать. Он же думал: «Нас повезут в Германию, а вас будут бить, так зачем я буду с вами разговаривать». Ну, им сказали, что: «Возьмите ваши семьи, и мы вас увезем в Германию». И они свои семьи все собрали, эти семьи все, и их заперли в сарай и в школу…» (Синица Анна Никитовна).

Оскар Дирлевангер приказывать не спешил, он лишь поинтересовался, все ли фюреры — немецкие и «иностранцы» — собрались сюда со своими подразделениями. Нет, не все, но сейчас, если надо, будут посланы связные-мотоциклисты… Это лишнее: обязаны все явиться к 16.00. Живые или мертвые! Сейчас сколько?.. 16 без 20 минут…

Штурмбанфюрер пожелал пойти в школу, взглянуть на борковских полицаев, и гауптшарфюрер счастливо отступил в сторонку, как бы создавая из одной, но ладной, четкой фигуры почетное сопровождение штурмбанфюреру. Вдвоем — штурмбан- и гауптшар — оба фюрера шли по школьному коридору с обвалившейся штукатуркой,