представителей Ватикана? Толпа не двигалась и безмолвствовала.

В глаза бросалось также и то, что на площади собрались одни евреи и арабы. Это было понятно даже самому неискушенному наблюдателю. Сюда съехались жертвы последнего Холокаста — те, кто выжил после Армагеддона

* * *

Лимузин мчался в Пирфорд. Вилл Джеффрис взглянул на часы. Пятнадцать минут на доклад, а затем прямиком в Хитроу. Он был точен до минуты и все равно нервничал — как всегда при встрече с этим юнцом.

Бухер однажды обмолвился, что чувствовал себя как кролик, ползущий в пасть удаву, когда ему предстояло ехать на отчет к Дэмьену. Ни один человек, будь то сам президент Соединенных Штатов, не производил на окружающих такого впечатления. А Дэмьен Торн, как и его отец, был вроде прорицателя: он видел людей насквозь и мгновенно оценивал происходящее. И отец, и сын отличались феноменальной памятью. Лишь небеса могли помочь тем, кто пытался обвести их вокруг пальца.

Джеффрис хмыкнул, отбросив такую богохульную мысль. Машина затормозила, и он вышел из нее. Гравиевая дорожка захрустела под ногами.

Охваченный дрожью, Дэмьен сидел возле камина и наблюдал по телевизору за самолетами, один за другим идущими на посадку в римском аэропорту, от здания которого то и дело отъезжали целые вереницы автомобилей и мотоциклов. Все эти транспортные колонны устремлялись в город.

Дэмьен взглянул на Джеффриса и ухмыльнулся. Однако тому показалось, что выглядит юноша усталым и изможденным. Лицо Дэмьена — и без того всегда исключительно бледное — прорезали преждевременные морщины. «Да ладно, вот уж это точно не мое дело», — подумал Джеффрис, не сказав ни слова.

— Вы принесли доклад? — спросил Дэмьен.

Джеффрис кивнул, протягивая папку с документами.

— Саймон из Пекина, — задумался Дэмьен. — Брэддок из Вашингтона. — Он щелкнул пальцами. — Так. Ну, что же, все решено.

— Вам нужны копии повестки дня, сэр? — услужливо склонился Джеффрис, но Дэмьен лишь махнул рукой, приказывая замолчать. Он не сводил глаз с экрана телевизора, где показывали площадь Святого Петра. Комментатор объяснял, что журналисты так и не выявили ни одного лидера этой загадочной демонстрации.

— Дэмьен, повестка дня…

И снова лишь обрывающий взмах руки.

— Я хочу полюбоваться этой пантомимой, — пробормотал юноша.

Собравшиеся на площади смотрели теперь в одном направлении, на юго-восток. И вдруг все, как по команде, преклонили колени. Над площадью, словно шелест, разнесся стон от боли в искалеченных спинах и суставах.

— Что там происходит? — вытаращился на экран Джеффрис.

— Возносят молитвы да хнычут по разоренным землям, — откликнулся Дэмьен, криво усмехаясь. — Эти дураки молятся своим идолам. Надо же, арабы и евреи запели в один голос!

Они уставились на экран и заметили, как в толпе появились священники. Они благословляли коленопреклоненных людей.

Джеффрис утратил интерес к происходящему на экране и, отвернувшись от телевизора, покосился на Дэмьена, который по-прежнему ухмылялся и как будто выискивал взглядом кого-то в толпе. Он напряженно всматривался то в лицо молодой женщины с ребенком на руках, то в спящего старика, то в сосредоточенного на молитве юношу.

— Однажды Полю Бухеру хватило смелости покритиковать меня и сравнить с отцом. Разумеется, подобное сравнение оказалось не в мою пользу, — ядовито обронил вдруг Дэмьен.

Джеффрис не знал, что и ответить.

— Знаете, в какой-то момент и я поддался искушению. Но с этим давно покончено.

Джеффрис ждал каких-то объяснений, но Дэмьен умолк и снова повернулся к телеэкрану.

Над толпой неслась монотонная молитва. Камера остановилась на лице старика-раввина с белоснежной бородой. Он бормотал молитву и ласково поглаживал младенца в коляске.

Внезапно Дэмьен напрягся, склонившись к экрану, а старик-раввин вдруг запрокинул голову, устремляя взор куда-то в небо, словно увидел там что-то. Губы его зашевелились, глаза сощурились — казалось, он уставился прямо на Дэмьена.

А тот лишь усмехнулся…

…Лишь Бог владел сейчас мыслями и душой старика. Он молился Господу и просил только об одном: чтобы отчаянье оставило наконец этих обездоленных людей. Он не спрашивал Творца, зачем Тот допустил весь этот ужас, ибо неисповедимы пути Господни. Он лишь умолял Бога направить его на верный путь и обратить слабости людские в их силу, отведя праведный гнев от несчастных. И каждому ребенку, каждой женщине, каждому мужчине указать истинную дорогу.

Он молился, чтобы страдания наконец покинули этот мир, а люди возрадовались бы, как и было предсказано. Вера его поминутно крепла, он просил у Господа прощения за все зло, что творили земные правители, за их гибельные бомбы, за их душевную слепоту, ставшую причиной целого океана бедствий.

Внезапно, оборвав молитву на полуслове, старик замолчал и уставился в одну точку. Он не мог больше произнести ни звука. Словно кто-то вдруг вырвал шнур из розетки и оборвал таким образом линию связи.

Старик начал испуганно озираться по сторонам, но никого не увидел вокруг. Он был один. И тут в нос ему ударил отвратительный смрад. Зловоние исходило от стервятников, шакалов и гиен, невесть откуда взявшихся здесь, на площади. Смрад разлагающейся плоти.

Старик-раввин замотал головой и, опустив глаза, вздрогнул, увидев чудовищное существо, которое держал на своих руках. Гнусное отродье, вперив в раввина взгляд желтых неподвижных зрачков, протягивало к нему свои когтистые лапы.

Старик закричал не своим голосом; размахнувшись, он что было сил швырнул звереныша на землю и опрометью бросился бежать отсюда. Но стервятники нагоняли раввина, они рвали его на части, не давая сделать и шагу, они заживо сдирали с него кожу… От их смрада старик начал задыхаться. Он рухнул на пыльный булыжник и тут же почувствовал, как обезумевшие птицы раздирают ему горло. Кровь заливала глаза, старик пытался позвать своего Бога, но не мог вымолвить ни слова. Он забыл имя своего Бога. Да и своего имени он не мог теперь вспомнить…

Холод и мрак окружили раввина, и в свой последний миг он вдруг понял, что Бог почему-то покинул его.

Хаос, охвативший площадь, перекинулся и на прилегающие к ней улицы. Никто, кроме, пожалуй, десятка человек, стоявших возле старика, не знал, как и почему началась эта страшная бойня. Еще минуту назад на площади царили мир и спокойствие, а уже в следующее мгновенье разыгралось бессмысленное, кровавое побоище. Лишь несколько человек видели, как старик-раввин схватил вдруг младенца-араба и, осыпая его проклятьями, швырнул на землю, а затем ринулся бежать. Но скрыться ему не удалось.

Отец несчастной крошки бросился раввину под ноги и, сбив его, начал страшно избивать старика единственной уцелевшей рукой. Он наносил удары в ребра, голову, глаза и губы, не обращая внимания на вопли старика. И тогда к нему присоединились еще двое