– Гражданская, значит, – сообразил Колобков. – Когда это было-то?

Брускин перевел. Индиец ответил. Брускин не поверил и переспросил. Индиец повторил. Брускин улыбнулся и перевел:

– Пять тысяч лет назад!

Все весело захохотали. Индиец смотрел удивленно.

– Памятливый вы народ, индусы, ох памятливый! – прокричал ему сквозь смех Колобков.

– Нам нужен очень бедный человек, – вновь обратился Брускин к индийцу.

– У нас все бедные, – с достоинством ответил тот.

– Нам нужен самый бедный человек, – настаивал комиссар.

Старик задумался, посмотрел по сторонам и показал пальцем на бредущего в их сторону человека. Бедняга был так худ, что его покачивало при каждом шаге, а его обтянутый кожей скелет не был обременен и единой ниткой мануфактуры. Колобков присвистнул от удивления. Ведмеденко почесал стриженый затылок.

– Вот уж правда – гол как сокол, – высказался Новик.

На следующий день на выходе из села была устроена арка, украшенная кумачом и пальмовыми ветками. В центре наверху был водружен обрамленный цветами портрет Сталина. Рядом на небольшой кумачовой трибуне стояли комиссар Брускин и начштаба Шведов, а между ними, поддерживаемый их плечами, тот самый бедный селянин. Впрочем, узнать его было непросто, потому что был он одет с головы до ног в новенькую красноармейскую форму.

Брускин выступал горячо и страстно, сжимая в руке кожаный картуз:

– Советская власть сделала свой первый шаг по полуострову Индостан! Пройдет совсем немного времени – и многострадальный индийский народ с нашей братской помощью сбросит со своей шеи тяжкое английское ярмо и вольется в ряды советских народов земного шара!

Иван сидел на лошади во главе своей дивизии.

– Наталь Пална! – окликнул он Наталью, проезжающую мимо шагом на своей белой кобыле.

Наталья улыбнулась и подъехала.

– А это кто такой? – Новик показал пальцем на портрет Сталина.

– Эх, комдив, комдив, – покачала головой Наталья. – Уж кто-кто, а ты должен знать. Это же товарищ Сталин, наш наркомнац.

– А индусы говорят – Ленин, – понизив голос, сообщил Новик.

– Так разве ты не понял: у нас весь ЦИК в Гималаях под землю провалился, остался один ящик со Сталиным. А наглядная агитация нужна? Нужна. Поэтому Григорь Наумыч решил вешать Сталина, а индусам говорить, что это Ленин. Во-первых, они его все равно не видели, а во-вторых, дело ведь не в отдельном человеке, правда? Сталин – это Ленин в Индии, так Григорь Наумыч сказал. Понятно?

– Понятно, – соврал Новик, чтобы не выглядеть совсем дураком.

Под звуки духового оркестра торжественным маршем уходили кавалеристы парадным строем из Курукшетра, отдавая честь стоящим на трибуне и устраивая толчею при входе под арку.

Когда простыл след последнего красного кавалериста и в Курукшетре вновь стало тихо, в одном из дворов пожилая женщина бросила на землю горсть земли, подняла голову кверху и позвала парящих в небе кур:

– Кери-кери-кери!

Они тут же послушно опустились на землю и стали по-куриному мирно кормиться.

Над крышей одной из хижин неохотно трепыхался красный флаг. Над дверью была прибита выкрашенная в красный цвет фанерка, на которой белым было написано – вверху на хинди, а ниже по-русски: «Курукшетрский сельский Совет».

Посреди хижины стояли стол и стул. На столе – чернильница с ручкой, бухгалтерская книга, счеты, наган и даже телефонный аппарат с обрезанным шнуром. У стены на полу лежали аккуратно сложенная гимнастерка и галифе, стояли ботинки с обмотками и буденовка.

Скрестив ноги, на стуле сидел прямо и неподвижно голый председатель.

Штат Раджастхан.

7 ноября 1920 года

Третью годовщину революции наши кавалеристы отметили долгожданной встречей с английскими колонизаторами.

– Англичанка! Англичанка! – возбужденно сообщали друг другу кавалеристы и бросали нетерпеливые взгляды на Новика.

Тот смотрел в бинокль. По руслу небольшой, бегущей среди джунглей речушки двигались верховые, человек десять. Они были белые, в светло-песочных костюмах и пробковых шлемах, вооруженные.

– Ну, матушка, сподобилась, – проговорил Новик, опустив бинокль, и запел: – Эскадро-он! Шашки наголо! Пики к бою! Вперед – марш-марш!

Новиковцы скатились в глубокую пойму и понеслись по воде навстречу ненавистному врагу. Блестели на солнце поднимаемые копытами лошадей брызги, блестели клинки.

Иван скакал первым.

Англичане щурились на солнце, прикладывали ладони ко лбу, пожимали плечами, недоуменно переговаривались.

Следует признать, что сверхсекретность Великого похода полностью оправдала себя в большом и в малом. Англичане говорили: «I don’t believe my eyes» («Я не верю глазам своим»). И не верили. А напрасно.

Они видели синие[11]звезды на буденовках и «разговоры» на гимнастерках, красные флажки на пиках, и их все больше поражал столбняк.

– Red! Red! – закричал вдруг, придя в себя, один из англичан, стал стаскивать с плеча винтовку, и Новику пришлось скинуть карабин и выстрелить. Пуля попала неразумному англичанину между глаз, и он опрокинулся в седле и повис в стременах.

– Сподобилась, матушка! – воскликнул Новик, подскакивая и скидывая с седла одного, другого, одновременно разоружая их.

Остальные красноармейцы занялись тем же, весело переговариваясь и покрикивая на ничего не понимающих отупевших англичан.

Иван подъехал к третьему, невысокому, рыжеватому, с усиками и бородкой клинышком, одетому в белый полотняный костюм, с белой же широкополой шляпой на голове. Он смотрел на Ивана во все глаза, от восхищения и восторга приоткрыв рот. Новик даже смутился.

– Что буркалы выставил, морда английская? – проворчал он недовольно. – Где оружье твое?

Винтовки за спиной этого англичанина не было. Он вдруг обхватил Ивана обеими руками за шею, притянул к себе и трижды крепко поцеловал в усы, после чего закричал на чистом русском языке с легкой веселой картавинкой:

– Родненькие вы мои! Братья православные! Сколько невидимых миру слез пролил я, сколько тяжких дум передумал! Свершилось! – Незнакомец размашисто перекрестился. – Сбылась мечта самодержавцев российских: попирает священный русский сапог землю басурманскую! Хлеб да соль вам, витязи! Низкий вам поклон от многолетнего английского пленника Афанасия Шишкина!