Только в этот день, 30 ноября, Рузвельт сообщил Сталину, что форсирование проливов назначено на май. Москва, в свою очередь, обязалась организовать крупное наступление на Восточном фронте «примерно в это же время» и тем помешать переброске на Запад сколько-нибудь значительных германских сил. Соглашение было оформлено как «военное решение» конференции. Оно вменяло военным штабам трех держав держать тесный контакт друг с другом в интересах предстоящих операций в Европе[745]. Под второй фронт была подведена договорная основа.

Черчилля осадили, хотя зуд интриговать у него не иссяк. Главе администрации США пришлось отказывать англичанам в привлечении средств, переадресованных с «Баканира» на «Оверлорд», для «попутного» участия в высадке десанта в Анцио (Италия), как и в выделении транспорта под планы захвата острова Родос (операция «Геркулес»). 27 декабря 1943 года Рузвельт телеграфировал премьеру, что «в связи с англо-советско-американским соглашением, достигнутым в Тегеране, я (президент) не могу без санкции Сталина одобрить какое-либо и где-либо использование сил и средств, которое могло бы задержать или нанести ущерб успеху операций „Оверлорд“ и „Энвил“»[746].

Тогда Черчилль занялся противопоставлением «Оверлорда» «Энвилу», «Энвила» – операциям в Италии. В конце концов он добился того, что высадка на юге Франции была обусловлена продвижением союзных войск на Рим. Тем не менее навязать американцам совместную экспедицию в Югославию он не смог.

Из сказанного не следует, что советско-американские отношения после Тегерана засверкали теплотой, искренностью, последовательностью. Эти качества можно было зарегистрировать в лучшем случае как тенденцию, угасавшую по мере понижения уровня контактов. Указания Рузвельта многое теряли в своей конкретности и энергии, пройдя через руки таких деятелей, как У. Леги, К. Хэлл, Дж. Маршалл. Информация, которую получал президент от посольств, штабов, разведки и контрразведки, препарировалась в расчете на сдерживание его благостных порывов, подпитывание настороженности, закрепление симптомов великодержавного эгоизма. Министры, руководители ведомств, военачальники злоупотребляли принципом разделения ответственности и подчас проводили собственную линию, далеко не во всем схожую с президентской.

Поэтому приходится отличать решения, принимавшиеся наверху, от их практического исполнения, намерения – от поступков. Разная степень централизации и государственной дисциплины в СССР и США – при невозможности каждый раз докапываться до корней – оборачивались недоразумениями, осложнениями и разногласиями, порой на пустом месте.

Негативно на общем климате в коалиции сказывались скрытые и явные попытки Вашингтона обустроить позиции, ставившие Соединенные Штаты в особое положение на перспективу. Ряду проектов, ориентированных главным образом на послевоенный период, согласно информации, поступавшей в Кремль, отдавался наивысший приоритет. Если к этому времени судьба Германии была предрешена, то не случайным казался вопрос: о чьей еще судьбе пеклись за океаном?

Не обязательно было буквально принимать слова генерала Гровса, руководителя «манхэттенского проекта», что атомная бомба мастерится в расчете на следующий конфликт – для войны против СССР. Но, зная о подобных откровениях, совпадавших, заметим, с британскими, оставлять их неучтенными тоже не очень получалось.

После решения Московской конференции о «пробных шарах» из вражеских стран связи демократов с противником не оборвались. Их упаковка становилась все непроглядней, отчего доверие тоже не выигрывало. Существует сводная справка Управления стратегических служб США о связях и зондажах, осуществлявшихся при участии американской разведки в Европе с представителями вражеских стран и их посредниками. Опубликована пока лишь сопроводительная записка У. Донована к докладу-справке[747]. По-видимому, в справке содержатся кое-какие изюмины, иначе чего бы таиться. Но сверхновое по сути, не по именам, вряд ли там присутствует. Хотя чего не бывает.

Контакты англичан и американцев, в том числе с нацистской верхушкой, поддерживались вплоть до мая 1945 года, чаще через «двойников» из рядов верхушечной оппозиции, через деловые круги, «нейтралов», при посредничестве турецкой, шведской и швейцарской разведок, представителей правительств Испании, Португалии, Турции, Швейцарии, Швеции и Ватикана[748]. Этот слепок дает некоторое представление о размахе операций на невидимом фронте. Но в 1943 году и позже нарастанием количества дело не обошлось. Складывалось новое качество, которое приглашает к корректировке целого ряда устоявшихся оценок и понятий.

Нельзя принимать за данность утверждения, будто западные державы оставались «безразличными» и «безучастными» к активности антигитлеровской и антинацистской оппозиции внутри Германии. В данном случае собирательные понятия «Вашингтон» и «Лондон» не всегда годятся, ибо способны сбить с толку.

Оставим в стороне различия между правительственной и неправительственной линиями. Но и в том, что нельзя вычленить из государственных структур, имелся веер цветов и оттенков, на любой вкус – «личный», «деловой», «профессиональный». Подчеркнутую «сдержанность» в политическом пентхаусе касательно зондажей истинных и мнимых оппозиционеров из рейха этажами ниже и особенно в пристройках да флигелях не принимали за «нет» Белого дома или Даунинг-стрит, за амбарный замок на шлагбауме. Интерес к «альтернативам Гитлеру» никогда не угасал. Со временем он приобрел специфический характер.

На этом последнем – специфическом – интересе, не отменяющем значения политических, дипломатических, экономических контактов и в известной мере пересекавшемся с ними, надо бы задержаться.

Интеллидженс сервис (МИ-5) располагала солидной базой в Германии. Если в 1938–1939 годах информация в Лондон шла с уровня начальников отделов абвера, то не позднее декабря 1940 года на прямую связь с известным «С» – шефом британской разведки – вышел сам адмирал В. Канарис. Их личная встреча в 1943 году упоминалась. Естественно, ее надо понимать как нечто экстраординарное, призванное освятить договоренности, которые не вверяются даже сверхдоверенным агентам. Мы не отклонимся от истины, приняв гипотезу: руководители двух разведслужб обговаривали действия, призванные обеспечить успех операции «Рэнкин». В июне 1944 года сэр Стюарт Грэхем Мэнзис («С») получил от немецкого коллеги обстоятельную информацию о планах верхушечной оппозиции по физическому устранению фюрера.

Даже имея в наличии все без изъятий архивные материалы МИ-5 и Управления стратегических служб США, было бы сложно установить, кого Канарис жаловал больше – англичан или американцев – и кто – Лондон или Вашингтон – эффективней пользовался возможностями шефа абвера[749]. Западные союзники скупо делились между собой разведанными секретами. Факт контактов УСС с заговорщиками 20 июля был раскрыт без «излишних» подробностей перед англичанами лишь после взрыва в «волчьем логове». Вроде бы и Мэнзис своих тайн американцам не поведал.