длинную узкую комнату под зрительными рядами приходят женщины. Неторопливо отложив сумочки, сетки с продуктами, они переодеваются в форменную одежду — красные кофточки и юбки. Это билетеры и контролеры. Прежде чем пустить публику, они должны открыть все двери, проветрить зал, протереть влажной тряпкой каждое кресло (за время репетиции сколько пыли налетело на них!) и уже потом впустить зрителей.

Билетершами в основном работают пожилые женщины. Когда я пришел в цирк, в студию, то застал еще Ермакова, единственного мужчину-билетера, неизменно стоявшего в центральном проходе. Седой, степенный, уже старый мужчина, он всегда особенно вежливо, с легким поклоном встречал входящих зрителей, указывая, куда кому садиться. Своей фигурой Ермаков придавал цирку парадность, солидность, значимость. Давно уже нет в живых старого билетера, и, как бы по наследству продолжая его работу, ежедневно приходит в цирк его дочь.

Пользуется ли программа успехом? В первую очередь об этом узнают билетеры. Они всегда в гуще зрителей и слышат, что говорят люди после представления.

Я всегда после премьеры спрашиваю билетеров:

— Ну как?

— Программа нравится, хвалят, — отвечают они.

А иногда, наклоняясь ко мне, говорят тихо: «Вы знаете, все хорошо принимают. Но вот во время выступления львов некоторые зрители, не дождавшись конца, уходят».

Во второй половине дня в цирке затишье. Билетеры еще не пришли. В зале тусклое освещение. Кто-то в оркестре, то ли для удовольствия, то ли репетируя, наигрывает на фортепьяно. Осветители ушли после репетиции на обеденный перерыв, и кажется, что жизнь замерла. Центр деятельности в эти часы переносится в кабинеты. В большой приемной (смежная комната с кабинетами администратора и заместителя директора) стоит несколько телефонов. Дежурная еле успевает отвечать на телефонные звонки.

— Есть ли на сегодня билеты?

— У меня ребенок пяти лет, имеет ли он право пройти без билета?

— Скажите, как проехать к вам?

— Во сколько заканчивается представление?

— Как оформить заявку на коллективное посещение?

— Правда ли, что в буфете продают шампанское?

— Не нужна ли вам дрессированная кошка? — это спрашивает детский голосок. — Работает ли у вас Карандаш?

О Карандаше спрашивают часто. Его имя стало нарицательным. Дети, те вообще считают, что имя Карандаша относится ко всем клоунам. Порой так думают и взрослые. Иногда у меня наивно спрашивают: «А кто у вас в этой программе выходит Карандашом?» Звонков сотни. Кто-то забыл сумочку, кто-то потерял билет, но помнит свой ряд и место и спрашивает совета, как поступить. Кто-то просто сообщает свое мнение об увиденной вчера программе. Это все звонки зрителей. А по другим телефонам звонят по делу. Посидишь пять — десять минут в приемной и все узнаешь. Услышишь переговоры администратора о квартирах, гостиницах, о том, что опять типография вовремя не успевает отпечатать рекламу. Здесь же заказываются билеты на самолет и поезд, выясняется, почему не прибыл багаж, выбивается для лошадей сено, а для слона лекарство. Здесь договариваются о рекламных объявлениях в газетах и уговаривают пожарника из управления отменить штраф.

С утра до вечера открыта дверь кабинета заместителя директора цирка Галины Алексеевны Шевелевой. После смерти мужа — режиссера Московского цирка Бориса Шахета, человека талантливого, умного и доброго, — она, инженер-строитель по специальности, пришла работать в цирк. Сначала была инженером, потом стала заместителем директора. Она прекрасный организатор, знающий все тонкости нашего циркового дела. На ее плечах ремонт, работа цехов, снабжение. Никогда я не видел Галину Алексеевну кричащей, разгневанной. Все она делает спокойно, тихо, как бы не спеша и все успевает. По каким только вопросам не обращаются к ней артисты цирка, униформисты, осветители, администраторы, кассиры, бухгалтеры, сторожа, пожарники, портные, строители, билетеры, конюхи… И каждый знает — Галина Алексеевна внимательно выслушает и обязательно постарается помочь.

На втором этаже находится кабинет директора цирка Леонида Викторовича Асанова. Спокойный, подтянутый, худощавый, он поразителен своей невозмутимостью.

Напротив кабинета директора — кабинет главного режиссера цирка Марка Соломоновича Местечкина. Когда заходишь к нему, сразу попадаешь в творческую атмосферу. Стены увешаны фотографиями артистов цирка. Один участок стены отведен фотографиям людей, которых уже нет. Владимир и Юрий Дуровы, Эмиль Кио, Михаил Туганов. Я называю эту стенку печальной.

Здесь, за старинным письменным столом, Марка Соломоновича можно увидеть ежедневно в 10 часов утра. Стол всегда завален кипой бумаг. Тут эскизы, сценарии, письма… Письма ему пишут отовсюду, и, конечно, в первую очередь артисты цирка. С ним делятся планами, просят совета, ждут вызова в Москву, на репетиции, присылают заявки новых номеров, фотографии придуманных трюков. Поэтому Марк Соломонович живет жизнью не только старого Московского цирка, которым он руководит, но и всего нашего многочисленного отряда артистов Союзгосцирка.

Почти перед каждой новой программой он внезапно вызывает в Москву из какого-нибудь отдаленного цирка маленький, не известный никому номерок, который потом вдруг для всех явится открытием. И все начнут говорить: «Почему же раньше эти артисты не работали в Москве? Почему мы их не знаем?» А Местечкин их прекрасно знал, давно уж присматривался, следил за этими людьми, помогал советами и даже в одну из командировок выезжал специально смотреть их номер.

Иногда я люблю заходить на реквизиторский склад. Чего здесь только не увидишь! Помню, еще учась в студии, я любил забегать сюда. Старая кладовщица, естественно, считала, что склад — самое важное в жизни цирка. Она с увлечением показывала различные вещи. Любила рассказывать о старых артистах. Помню, однажды она достала толстую суковатую палку.

— Юра, — сказала она, — я дарю вам палку знаменитого клоуна Коко. Пусть эта палка принесет вам счастье.

Я прямо ахнул, а потом, честно говоря, подумал, что не может этого быть. Старая кладовщица что-то перепутала. Принес палку и говорю отцу:

— Это палка Коко.

— Не может быть, — тоже не поверил отец. — Давай проверим.

Мы взяли старую книгу о цирке, нашли в ней фотографию Коко, и все оказалось верным — он держал в руках именно эту палку.

В дальнем углу склада, на ящиках, лежит несколько каркасов от бутафорских лошадок, на которых мы, студийцы, в день празднования 800-летия Москвы гарцевали по улицам столицы. Цирк принимал участие в праздничной демонстрации.

Где-то в углу, за ящиками, наверное, еще лежит голова бутафорского льва, оставшаяся от клоунады «Маленький Пьер».

Весь старый реквизит, бутафорию время от времени артисты сдают на склад: им это не нужно, а вдруг кому-нибудь пригодится. Списывать реквизит всегда жалко. За каждой вещью — целая история.

Бутафорию нам изготовлял Николай Курчанин. В прошлом он выступал под фамилией Кели. Познакомились мы с ним давно, когда гастролировали на Дальнем Востоке. Он выступал на манеже с оригинальным номером (мы его называли индейским), стреляя из лука и бросая