Совершив невозможное, она сумела оглянуться еще один раз – серо-розовые тона Лимба плыли, сливаясь в хаосе ветра и дождя.

Призраки исчезли, исчезли апельсиновые деревья, по-видимому, под напором стихий рухнули стены палаццо. Ураган, крутя, уносил смятый лоскут – Джу узнала в нем плед Аналитика. “А ведь я больше никогда не увижу Мюфа,” – обреченно подумала она.

– Прощайте! Я буду помнить!

Джу снова услышала свист гонимого бичом бури воздуха, этот свист стер, уничтожил человеческий голос, стихии пели хорал разрушению, но ответ она все-таки получила.

– Да здравствует свободный выбор! – и это была реплика полковника Септимуса Хиллориана.

…А потом все пропало – и не было ничего, ни цвета, ни звука, ни мысли, ни радости, ни страха, ни надежды.

* * *

Джулия Симониан очнулась ровно в полдень. Задолго до этого момента кома Лимба тихо сменилась обычным сном. Стриж ушел, как только миновала опасность – он не присутствовал при пробуждении, опасаясь испугать спасенную. Утром следующего дня консул северо-востока навестил сострадалистку, чтобы принести официальные извинения.

– Простите, леди Джу, за инцидент в кабинете. Я вел себя несдержанно, если быть точным – вел себя как скотина. Никакой перегруз делами меня не оправдывает. Конечно, подобное более не повторится. Вы можете оставаться в стране или эмигрировать по собственному желанию, ваша заслуги несомненны, доходы неприкосновенны. Консулярия ценит вашу работу и будет рада вам всегда. Надеюсь, несмотря на все случившееся, мы останемся друзьями.

– Ну что ж, спасибо.

Белочка подождала, не скажет ли консул еще что-нибудь, но он так и не сказал ничего.

7008 год, Иллирианский Союз, Порт-Иллири, резиденция принцепса.

Осенью 7008 года бурные дела на бывших северо-восточных территориях Каленусии заставили стушеваться, потускнеть картину событий, происходящих по ту сторону восточных гор, от чего, впрочем, сами эти события ничуть не проиграли. Они шли своим чередом, приобретая характер фатальной неизбежности, украшенной подобающими случаю атрибутами торжественного декора…

Горели факелы в зале. Медленно, зловеще, колебалось багровое пламя, бросая на предметы и лица дрожащие блики. Очарование страха, торжественности и ожидания мешало заметить, что факелов, собственно, и нет совсем – мерцали имитирующие живой огонь электрические светильники. Преторианцы выстроились вдоль стен, замерли навытяжку по сторонам резного трона. Тускло блестело мишурное золото эполет. В назначенный час в зал пропустили публику – аристократия Иллиры ступила на драгоценную мозаику пола без особого энтузиазма. Супруга лорда Фиджино, леди Таня Фиджино, подняла остроскулое, с запавшими щеками лицо, ловя взгляд мужа. Дрогнули чуть заметно жемчужные нити в лиловых, высоко уложенных волосах – пожилую женщину била нервная дрожь. Седой лорд Фиджино успокаивающе прикоснулся к шершавым, как птичьи, лапки пальцам жены:

– Все обойдется, моя леди.

Протрубили стерео-фанфары, возможно, за кулисами действа скрывался придворный псионик принцепса – легкая ментальная наводка заставила людей в зале острее ощутить кульминацию ожидания, напряженные нервы собравшихся вибрировали созвучно хрипловато-торжественному вою псевдо-духовых инструментов. Ожидание затягивалось.

– Этот боров умеет придавить душу.

Леди Таня вздрогнула и сжалась – голос негромко, но, тем не менее, отчетливо подавший дерзкую реплику, принадлежал ее сыну, наследнику дома Фиджино.

– Димитрий, я тебя умоляю…

– Я только сказал правду, матушка…

Повторно рявкнули фанфары, семейство Фиджино, оборвав опасный спор, застыло в почтительном молчании. Парадная дверь разинула чеканные створки, наконец-то пропуская иллирианского диктатора. Оттон шагал грузно, темного пурпура церемониальная тога мела пол золотой каймой. Коричневые наркотические круги под глазами придавали лицу принцепса совиное выражение. На кудрявых висках диктатора покоился роскошный обруч легкой пси-защиты. Оттон втиснул полное тело в пространство трона, огороженное подлокотниками, выждал еще немного и вяло махнул рукой.

– Начинайте.

Секретарь претории вышел вперед, щелкнул кнопкой портативного сайбера, открывая мини-экранчик и бойко бегущую строку подсказки.

– Его величие Оттон, волей Разума принцепс Иллиры и Ахара…

– У Разума, должно быть, серьезные проблемы с волеизлиянием, – шепнул отцу Димитрий Фиджино. – Или я брежу, считая, что Ахара шесть лет как отошла каленусийцам.

Князь нахмурился и незаметно скрестил пальцы в полузабытом ритуальном жесте. Секретарь между тем продолжал:

– …милостиво доводит до сведения глав родов, что Консулярия северо-востока в лице своих законных представителей выразила желание присоединиться к Великому Иллирианскому Союзу на правах полного слияния.

– Что он городит, что это значит, отец?

– Это значит, что твой отпуск кончается – наш боров вводит войска в восставшие каленусийские сектора. Это пирожное лежало слишком близко и смотрелось слишком аппетитно.

Толпа качнулась, зал отозвался приглушенным ропотом. Секретарь говорил и говорил, нанизывая округлые бусины формулировок, но дальнейшее уже не имело значения. Димитрий ущипнул висячий кончик рыжего уса.

– Ты веришь, что приглашение было?

Фиджино-старший чуть заметно развел руками:

– Может быть. У них заправляет делами авантюрист, выскочка из наших ставленников. В таких делах никакой отброс не пахнет.

Леди Фиджино прижала ладони к плоской, закованной в панцирь расшитого камнями платья, груди:

– Я вас умоляю…

Мужчины дома Фиджино замолчали.

Секретарь тем временем закончил речь, в наступившей тишине сухо щелкнула застежка сайбера. Багровые отсветы фальшивых факелов уродливо исказили растерянные лица.

– Радуйтесь, лорды Иллиры.

Аристократы растеряно переглядывались – искренней радости не получалось, кто-то пожал плечами и расхохотался:

– В конце концов, почему бы нет?

Должно быть, в этот самый момент вновь вступил в дело скрытый за пышными драпировками псионик – по залу пробежала дрожь нервного смеха.

– Ха! Как вам такой оборот, дорогой кузен?

Черно-золотая шеренга преторианцев не дрогнула – шлемы отсекли ментальную наводку. Офицер, по-видимому, повинуясь заранее разработанному сценарию, вскинул руку:

– Слава великому принцепсу!

– Слава!

Возглас бичом стегнул по взвинченной толпе. У мужчин горели глаза, там и сям раздались истерические рыдания женщин.