– Походи, прислушайся к своим ощущениям.

Кузнец внимательно наблюдал за ним. Бастион – многие замковые стражники называли его Старым Ублюдком – всегда напоминал Рубену гнома из волшебных сказок, которые рассказывала ему тетушка. Приземистый, мощный и волосатый, с седеющей бородой и восемью толстыми пальцами. Двух он лишился, но шутил, что пока у него есть большие и еще по какому-нибудь пальцу на каждой руке, он по-прежнему будет лучшим кузнецом в Меленгаре.

Рубен прошелся по двору, обогнув наковальню. Кольчуга давила на плечи, словно он тащил два мешка с ячменем. Когда он поворачивался, она вначале тормозила его, а потом словно толкала дальше.

– Что думаешь, парень?

Он думал, что это ужасно – носить на себе вещь, которая так сковывает движения, но полагал, что в битве изменит свое мнение. Кроме того, у него не было времени на разговоры. Он шел в замок, когда кузнец затащил его к себе, чтобы подогнать кольчугу. Рубен не мог сказать «нет»: он знал, что этой ночью кольчуга ему понадобится, и отказ мог вызвать подозрения.

– Тяжело двигаться.

– Привыкнешь. Все привыкают. Скоро будешь чувствовать себя без нее голым. А вот твой меч.

Кузнец вручил ему длинный меч в ножнах на ремне. Рубен ожидал получить старое оружие, исцарапанное и ржавое. Но это выглядело новым.

– Надо же, – пробормотал он, обнажив клинок. Старик Бастион умел ковать мечи, но этот… – Он прекрасен. Не знал, что вы…

– Не я. Эта сталь из Делгоса. – Кузнец снял большую перчатку и вытер ею лоб. – Большую часть металла, а также многие мечи, мы получаем из Трента. Паршивое горное дерьмо. В основном железо. Не держат заточку и щербятся от любого удара. Трентским кузнецам наплевать, они лишь выполняют норму. Их оплата не зависит от качества. Однако в Делгосе оружейники могут продавать оружие на открытом рынке. Поэтому на него стоит потратить время. Заготовка для лезвия, которое ты держишь, подверглась полудюжине сложений. Оно тверже и острее всего, что могу сделать я. Сможешь им бриться, когда отрастишь волосы на лице. Этот клинок приобрели по особому случаю.

– Тогда зачем вы отдаете его мне?

– Затем, что мне так велели.

– Кто?

– Принц Алрик.

– Принц? А он сказал почему?

– Нет.

– А вы спрашивали?

Бастион кинул на Рубена странный взгляд.

– У принцев не спрашивают, парень. Он велит отдать тебе этот меч – и я отдаю. И на твоем месте я бы не стал никому хвастаться. О таких милостях лучше помалкивать, иначе люди начнут завидовать, а хорошая взбучка – скверное начало новой карьеры. Будь с ним аккуратней. Я не шутил, когда говорил, что он острый, как проклятая бритва.

Рубен убрал меч в ножны, оценив звук, который издал клинок. Острый как бритва. Он надел бордовую с золотом накидку, схватил плащ и новенький шлем и потрусил к замку, позвякивая на ходу. Бежать оказалось труднее, чем ходить. Центр равновесия сместился, и к этому придется привыкнуть. Рубен вошел через огромные двери в северную переднюю, широкую галерею с полированными каменными колоннами, уставленную доспехами. Отсюда коридоры вели к большим лестницам. Рубен редко бывал в замке. Он чувствовал себя здесь неуютно. Единственным местом, где он действительно ощущал себя хорошо, не считая дровяного сарая, была конюшня. Там никто не смотрел на него сверху вниз, за исключением лошадей. Замок же был полон глаз, жестоких, оценивающих глаз. Логово оруженосцев и им подобных. Здесь они научились доброте, которую постоянно ему демонстрировали. Все вокруг было из холодного камня.

Почти все.

Быстро свернув направо, чтобы обогнуть большие залы, он чуть не врезался в Аристу Эссендон. Та испуганно вскрикнула и отшатнулась – рука прижата к груди, глаза широко распахнуты. Новый наряд Рубена сделал его неуклюжим. Он замешкался всего на полсекунды, но этого хватило, чтобы показаться – или, по крайней мере, почувствовать себя – глупым.

– Мы постоянно друг в друга врезаемся, верно? – произнесла Ариста мягким голосом, прекрасным, как птичье пение.

– Простите. – Он поклонился и торопливо добавил: – Ваше высочество.

Она покосилась на шлем в его руках.

– Обед?

Он посмотрел на яблоко, мясо и сыр, которые спрятал внутрь.

– Э-э… да, вроде того.

– Хорошего тебе дня, – пожелала принцесса, но не сдвинулась с места.

Рубену потребовалась целая секунда, чтобы догадаться, что он не дает ей пройти, и поспешно отступить в сторону.

Чувствуя себя полным дураком, он смотрел ей вслед. Почему в ее присутствии он вечно делает глупости? Его желудок сжался, а плечи опустились: Рубен признался себе, что его неуклюжесть не имеет никакого значения. Она была принцессой, и его мечты никогда не сбудутся. Она выйдет замуж за принца, герцога или короля, а он будет смотреть, как она уезжает. Ариста проедет ворота, махая рукой из окна кареты, и никто ее больше не увидит – он уж точно. Рубен всегда знал, что она не для него. Во всех своих грезах он ни разу не представлял, как прикасается к ней, кроме того момента, когда будет передавать ей кружку с водой у колодца и их пальцы случайно встретятся. Мысль о том, чтобы поцеловать ее, казалась слишком абсурдной даже для мечты. Он хотел лишь совершить что-то достойное, чтобы принцесса заметила его, чтобы обернулась при расставании, и ее лицо говорило: «Ах, если бы он был благородным». Рубен не думал, что просит многого: один-единственный момент признания, мгновение, когда она обернется, и он поймет, что на кратчайший миг принцесса видела его таким же, как он ее. Он был готов молча страдать до конца жизни, зная, что она действительно разглядела его и, быть может, почувствовала к нему то же, что он к ней.

Вновь ощущая себя так, словно ему в сердце вонзили кинжал, Рубен преодолел остаток пути коридорами для слуг. Взял лампу, спустился по лестнице и вошел в темницу замка. Она пустовала. Сюда редко сажали узников, а если и сажали, то ненадолго. В Медфорде правосудие вершилось быстро. Ворам отрубали нужное число пальцев или рук. Должников били. Убийц вешали. Шпионов разрывали на куски, а изменников четвертовали. Темница была всего лишь перевалочным пунктом перед казнью, и в последнее время лорд верховный констебль с этим не затягивал. Что делало темницу прекрасным местом для уединения.

Рубен подошел к последней камере в последнем ряду, который имел форму буквы L, что было ему на руку. Заключенного нельзя было увидеть через окошко. Рубен отпер дверь ключом, обычно висевшим на колышке на верхней площадке лестницы. Он запер дверь не для того, чтобы Роза не могла убежать, а для того, чтобы никто не мог к ней войти. Насколько он знал, это был единственный ключ. Она сидела в камере, съежившись у дальней стены, завернувшись в одеяло, которое он ей принес.

– Доброе утро, Роза. Как ты?

Она открыла глаза и заморгала от яркого света. Рубен впервые смог хорошенько ее рассмотреть. Симпатичная, почти красивая, и, наверное, была бы еще красивей без этой краски, большую часть которой размазали слезы. На щеке у нее был синяк, на руке и ногах – неприглядные царапины, следы вчерашнего спуска.