Окончательный «план действия» имел два варианта.

Вариант первый — если царь будет возвращаться из Манежа через Малую Садовую улицу. Тогда при проезде царского экипажа по Малой Садовой должен будет взорваться мощный заряд, заложенный в минной галерее в сыр­ной лавке. Эта часть операции получила название «Центральный удар».

В это время все четыре метальщика должны стоять на обоих кон­цах Малой Садовой улицы... И если бы взрыв мины произошел неудач­но (раньше или позже проезда царского экипажа), они должны были бросить в экипаж свои бомбы.

Пока был на свободе Желябов, он не только руководил покушени­ем, но и сам должен был помочь в решающий миг. Если бы и бомбы почему-то не достигли цели, то силач Желябов, вооруженный кинжа­лом, должен был броситься к карете государя и зарезать царя. Теперь Желябова не было, руководила покушением Софья Перовская, и от страховки кинжалом пришлось отказаться.

Был и второй вариант: если царь будет возвращаться во дворец по вто­рому маршруту — через Екатерининский канал. Тогда покушение должно осуществиться силами одних метальщиков. И тогда вся четверка метальщиков должна тотчас покинуть Малую Садовую. Они отправля­ются на канал — встретить там бомбами государя... Это должно было произойти по условному сигналу, который подаст Софья Перовская. «Таким сигналом должен был стать легкий взмах кружевным дамским платком», — поэтически напишет через много лет Вера Фигнер.

Этот легкий взмах кружевным дамским платком останется в многочисленных работах историков и в стихах.

На самом деле, как показал на следствии метальщик Рысаков, исто­рический знак был куда прозаичней: «"Блондинка" (Перовская) вынет носовой платок и высморкается и тем покажет нам, что нужно нам идти на канал».

1 марта. Канцелярия градоначальника. Раннее утро.

Из показаний А.И. Дворжицкого, полицмейстера, сопровождавшего царя в Михайловский манеж: «В девять часов утра ужасного дня 1 марта 1881 года градоначальник генерал Федоров собрал к себе в квартиру всех полицмейстеров, участ­ковых приставов и объявил нам, что все идет хорошо, что главные деяте­ли анархистов Тригони и Желябов арестованы и только остается захва­тить еще двух-трех человек, чтобы окончить дело борьбы с крамолою, и что государь император и министр внутренних дел совершенно довольны деятельностью полиции. Несмотря на такую веру градоначальника в успешность подавления анархии, многие из нас остались в большом не­доумении. Я лично, нисколько не разделяя высказанного нам градона­чальником убеждения, на основании тех обстоятельств, которые ему по­стоянно докладывались, счел обязанностью тотчас после речи генерала Федорова поехать к знакомому мне камергеру графу Перовскому, как человеку, близко стоящему к Их Императорским Высочествам великим князьям — Владимиру и Александру Александровичам».

Итак, Дворжицкий — в «большом недоумении» от благодушия гра­доначальника Федорова. Дворжицкий, как и «многие», очевидно, зна­ет о тревожных сведениях, которые «постоянно докладывались градоначальнику». Но тот почему-то их игнорирует... (Значит, градона­чальник — вчерашняя опора Лориса — уже не с царем?)

Между тем сведения эти настолько страшны, что полицмейстер решается рискнуть карьерой и, минуя начальство, обращается выше:

«Сообщив графу о кажущемся мне тревожном положении в столи­це, я просил графа Перовского доложить великому князю Владимиру Александровичу (отметим, не наследнику), что при настоящем кажу­щемся мне положении дела нельзя ручаться за безопасность государя. Граф дал мне слово исполнить все в тот же день...»

Итак, граф Перовский обещает доложить сыну царя Владимиру. В то время как его племянница Софья Перовская... уже передала бомбы метальщикам.

А пока Дворжицкий отправляется в Зимний дворец — сопровож­дать царя в Михайловский манеж.

ПРОЩАНИЕ

Зимний дворец, 1 марта, утро.

Царь теперь больше не прогуливается по утрам — покушения отме­нили его прогулки. После службы в Малой церкви государь выпил кофе в Салатной столовой с княгиней Юрьевской. И отправился в кабинет. В кабинете принял Лорис-Меликова. Лорис приготовил правитель­ственное сообщение о новой реформе. Царь поручил собрать 4 марта совет министров, ибо проект должен был быть опубликован от имени правительства. Его немного раздражала мысль, что там опять будет «го­ворить оппозиция от имени Победоносцева».

Но главное было сделано — Александр утвердил проект. Теперь все было закончено. Начинался путь к Конституции. Этот день должен был стать историческим. Он и станет, но совсем по иному поводу.

Государь был в мундире Саперного батальона — того самого батальона, который спас его отца и дворец во время восстания декабристов. К этому Саперному батальону вынес его тогда отец в детском мундирчике.

Теперь он ехал в мундире этого батальона в Михайловский манеж — впоследний путь.

Он пошел проститься с женой. Княгиня умоляла его не ехать. Но он победил ее нервность.

Как запишет в своем дневнике всезнающий А. Суворин со слов царского лейб-медика Боткина: «Отправляясь на смотр 1 марта... повалил княгиню на стол и употребил ее. Она это Боткину сама рассказывала».

Так положено успокаивать женщину пылкому и мощному мужчи­не из рода Романовых...

Но ни он, ни она не знали: это было прощание.

В ее мемуарах осталась его последняя фраза:

«Я чувствую себя сегодня таким счастливым, что мое счастье пугает меня».

ХРОНИКА УБИЙСТВА (продолжение)

Дворец великого князя Михаила Николаевича. 12.30.

Но мольбы в то утро звучали не только в Царском дворце. Подобное происходило и во дворце великого князя Михаила Николаевича. Его теперь провожали в Михайловский манеж как на войну.

«То, что мой отец должен был неизменно сопровождать государя во время этих воскресных парадов, приводило мою матушку в невероят­ный ужас.

— Я не боюсь ни офицеров, ни солдат, — говорила мать, — но я не верю полиции... Путь к Марсову полю достаточно длинен, и все мест­ные нигилисты могут видеть ваш проезд по улицам». (Из воспомина­ний Александра Михайловича).

Но великий князь отправился в Манеж.

Зимний дворец. 12.45.

В это время полицмейстер Дворжицкий на санях подъехал к Зимнему дворцу — сопровождать государя в Манеж. Из показаний полицмейстера Дворжицкого:

«Без четверти час я был уже у Зимнего дворца, когда граф Лорис-Меликов уезжал из дворца. Войдя вовнутрь подъезда, я встретил министра графа Адлерберга, который в разговоре со мною с грустью ото­звался о тяжелом времени вследствие деятельности анархистов. Во время этого разговора мы услышали радостное «Здравие желаем!» караула в ответ на приветствие Его Величества; вслед за сим государь вышел в закрытый подъезд, поздоровался, по обыкновению, со всеми тут нахо­дившимися лицами, сел в экипаж и сказал лейб-кучеру Фролу Сергее­ву: «В манеж — через Певческий мост».