Маргарет запнулась, и он криво усмехнулся:

– То что тогда? Тебе не нужен я?

– Ты мне нужен, – возразила Маргарет строго. – Всегда. В любом случае. И больше не смей подозревать меня в корысти или пренебрежении. Я устала оправдываться.

– Но на что я тебе, если мне не будет нужна твоя истина?

– Я отвечу тебе, – кивнула она, осторожно взяв его за руку. – Это очень сложно – и просто. Я отвечу… точнее, я спрошу, а ответишь ты сам. На что тебе была я, когда ты помог мне избежать приговора? Человек, которому была не нужна твоя истина, человек иных взглядов, иной жизни? Иной веры? Тебя заботило это – тогда? Ответь.

– Ты знаешь мой ответ, – неохотно произнес Курт. – Нет, меня это не заботило. Для меня было значимо, что ты рядом.

– Вот и все, милый. Это и мой ответ тоже. Ты начинаешь забывать, что я женщина, – улыбнулась Маргарет, и он не смог не улыбнуться ей в ответ.

– Вот уж это забыть сложно, – оспорил Курт, обнимая ее за талию. Та попыталась высвободиться; он сжал ладони крепче, и Маргарет засмеялась, нарочито строго шлепнув его по руке. – Хотя я не стану возражать, если по окончании разговора ты напомнишь мне об этом снова…

– Непременно, – закинув руки ему на плечи, пообещала Маргарет. – И последнее. Я не хочу от тебя ничего требовать. Если ты готов принять меня такой, какая я есть, сейчас – я буду довольна. Если нет… Я подожду. Но подумай вот о чем: я предлагаю тебе возможность увидеть воочию то, что доводится увидеть не всякому простому смертному. Все, что я говорила, что еще могла бы сказать, – все это ничто, это лишь слова; ты можешь увидеть все сам. Ты говорил, что не веришь в ее существование; ты увидишь ее. Собственными глазами. В конце концов, неужто тебя не одолевает хотя бы любопытство?

– Любопытство… – повторил он. – Безусловно, любопытство есть. Однако… – Курт усмехнулся – уныло и тяжело, – мой Бог, как правило, возражает против того, чтобы из любопытства резали людей. Или твоей жертвой будет упитанный телец?

– Тебе не придется поступаться заветами твоего бога, – с такой же невеселой улыбкой возразила Маргарет. – Да, я намерена принести ей жизнь человека. Да. Однако, попади этот человек в руки Конгрегации, ему предстояла бы участь не менее печальная, а стало быть, попустив его смерть, ты лишь сделаешь то, что совершил бы, исполняя свою службу…

– Маргарет, я жду, – несколько неучтиво вновь перебил Курт, и она вздохнула:

– Моей жертвой будет Кёльнский князь-епископ.

Он уронил руки, выпустив Маргарет, и отступил назад.

– Что? – выдавил Курт едва слышно самому себе. – И он… тоже?!

– Да, – кивнула она просто. – Он тоже.

– Господи, я что – последний христианин в городе?! – не скрывая злости, выговорил Курт ожесточенно, и Маргарет шагнула ближе, вновь осторожно взяв его за руку.

– Тише. Мои новые слуги не осведомлены обо мне так, как Рената.

– Архиепископ! – яростным шепотом повторил он, и Маргарет вздохнула – почти сострадающе. – И… что ж – и он поклоняется твоей богине?

– Брось ты, – недобро рассмеялась та. – Неужто ты можешь себе хотя б вообразить такое? Нет, мой двоюродный дядюшка всего лишь пошлый и примитивный дьяволопоклонник. Он – это compositio unificata[172]традиционных инквизиторских подозрений.

– Id est… – он запнулся, и Маргарет подбодрила с усмешкой:

– Давайте, майстер инквизитор, выскажите догадку. Поверь, что бы ты ни сказал, ты не ошибешься.

– Жертвоприношения? – предположил Курт; она кивнула:

– И они тоже. И месса, читаемая наоборот, и зарезанные голуби (Господня птица!), и попирание Распятия, и осквернение облаток, и питие крови, и все, что обыкновенно измышляли твои сослужители, дабы составить протокол пострашнее. Я даже думаю – не из них ли он и почерпнул свои, прямо скажем, довольно глуповатые ритуалы… И даже было несколько девственниц, принесенных в жертву, как он полагал, Сатане. Это еще одна причина, по которой его гибель доставит мне особенное удовольствие.

– Что же в таком случае этот недоносок делает в вашей компании? Ведь, насколько я понял, чего бы ни желал твой таинственный союзник и к чему бы ни стремился герцог – в любом случае планы солидные, и связываться с такими личностями – к чему?

– Он архиепископ, – пожала плечами Маргарет. – Курфюрст. Тоже союзник, причем серьезный. Если бы ты не сумел устроить мое оправдание, он присоединился бы к делу.

– И стал бы развязывать настоящую войну ради тебя?

– Ради того, чтобы сохранить при себе человека, в котором есть настоящая сила, о каковой он может лишь мечтать? – уточнила Маргарет. – Даже не сомневайся. Кроме того, есть и еще одна причина, по которой я для всех них хороша, когда свободна: свободной я безопасна. С чего бы им предполагать, что я буду хранить молчание до конца, идя в гордом одиночестве на костер? Оба дядюшки прекрасно осознают: если они бросят меня на произвол обстоятельств, я утяну их за собой, а в свете этого даже всеимперская война это не стоящая беспокойств мелочь.

– Но, если так… К чему жертвовать таким покровителем? Это же глупо и нерационально. Навряд ли поставленный на его место блюститель архиепископской кафедры будет к вам столь же благосклонен.

– Он стал вести себя слишком нахально, – с заметным раздражением отозвалась Маргарет. – Много возомнил о себе. Просто и по́шло – стал требовать мзды. Ведь он и затеял все свои изыскания в области сатанопоклонничества лишь ради того, чтобы обрести богатство; это, – пренебрежительно усмехнулась она, – кроме жажды мужской силы, власти и возвращения молодости. В последнее время он стал слишком наглым.

– И этот таинственный чародей не в силах поставить его на место? – усомнился Курт. – Ты не в силах? Не верю.

– В силах, – кивнула она, – однако его поведение становится все более неосторожным и может привлечь к нему внимание; а стало быть – и к нам тоже.

– Как Филипп, – уточнил он, и Маргарет нахмурилась:

– Филипп сглупил. И мне жаль, что пришлось его убить; ты это хотел услышать? Но что же, ты и этого старого мерзавца станешь жалеть?

– Удавил бы собственными руками, – не задумываясь, отрезал Курт. – Будь он изменником по убеждению – я спорил бы с тобою: сам хорош; но продать веру за деньги…

– Я развеяла твои сомнения? Ты будешь со мной?

– Да, – кивнул Курт, уже не колеблясь. – Я хочу это видеть. Когда?

– Ровно через две недели. Пятнадцатого июня будет Черная Луна, это лучшее время для того, что мне нужно.

– Лик силы… – уже без улыбки произнес он тихо, чуть отстранившись и глядя в фиалковые глаза – пристально, взыскательно. – Что это изменит в тебе? Что тебе даст ее сила? Что ты получишь?