– Когда мы должны быть с тобой сегодня вечером в Лондоне, Джо? – спросила Карен.

– В шесть. Шофер приедет без четверти четыре. Но я действительно думаю, что тебе не следует ехать.

– Я еду, – твердо сказала она. – Я уже позвонила Мюриел. Она посидит с Джеком.

Стасси спокойно продолжала есть свою смесь.

– Я не хочу эту глупую Мюриел! – заявил Джек. – Я хочу Стасси!

– Стасси уезжает, Джек, – спокойно и решительно сказала Карен. Затем она повернулась к девушке: – Вы поняли, я хочу, чтобы вы упаковали ваши чемоданы и к десяти часам выехали отсюда. Я позвоню Блейку Хьюлетту и узнаю, сможет ли он забрать вас, а если нет, закажу вам такси.

В том безразличном взгляде, которым Стасси окинула Карен, было нечто такое, отчего Джо похолодел. Она не говорила ни единого слова, а продолжала смотреть на Карен. В этом взгляде не было злобы – только полное отсутствие выражения, всяких эмоций. Словно в доме вообще не было никого, подумал он. Несколько секунд спустя она потянулась за кофейником и налила себе кофе. Добавила молока, затем взяла сахарницу. Когда она положила себе в кофе две ложки сахара, что-то словно толкнуло Джо, что-то странное, но он понял, в чем дело, только через минуту.

Он выдавил из тубы немного маргарина «Флора» и начал намазывать его на свой тост. Сахар. Он вдруг вспомнил утро, когда Стасси появилась у них. Праздники. Воскресенье. Стасси и Блейк на кухне. Он приготовил им обоим кофе и подвинул к Стасси сахарницу. «Нет, спасибо, – сказала она. – Я никогда не употребляю сахар». Он понаблюдал, как она размешивает сахар в своей чашке. Может быть, она почувствовала, что нуждается в поддержании энергии сегодня, так же как и он.

Джек посмотрел на мать, а потом соскользнул со стула, подошел к Стасси и, как бы защищая, обхватил ее ручонками.

– Не хочу глупую Мюриел, – сказал он вызывающе и принялся гладить Стасси по щеке. – Хочу Стасси. Пожалуйста, останься, Стасси.

– Доешь свой завтрак, Джек, – холодно сказала Карен.

Джек взглянул на мать, потом снова на Стасси, разрываясь между ними.

Карен сердито хлопнула рукой по столу.

– Джек!

Джек с недоверием посмотрел на мать, затем еще сильнее обнял Стасси.

– Я люблю Стасси, мама, и я хочу, чтобы она осталась навсегда. – Он умоляюще заглянул ей в лицо: – Ты останешься навсегда, правда, Стасси?

– И навеки, – ответила она бесстрастно, глядя перед собой пустыми глазами. – Никто не должен умирать, Джек. – Она произнесла эти слова, словно читая выученный текст. – Ни теперь. Ни когда-нибудь вообще. Никто больше не должен умирать. В смерти нет необходимости.

Джо покрутил головой, не веря своим ушам; глубоко внутри он почувствовал странную эмоциональную дрожь. В смерти нет необходимости. Любимое высказывание его отца. Он уставился на нее, недоумевая, откуда она это взяла. Наверное, прочитала некоторые из работ его отца, подумал он. Вилли Мессенджер написал несколько томов, а также многочисленные статьи по крионике и о своих взглядах на бессмертие – их можно было найти на книжных полках в кабинете.

Наблюдая за лицом девушки, он заметил, что равнодушие в ее взгляде исчезло, когда она обняла Джека и крепко прижала его к себе. Слезы покатились по ее щекам. Внутренняя дрожь от потрясения не оставляла Джо. Но он не мог понять, вызвали ее сами слова или же та особая манера, в которой она их произнесла.

– Три года назад вы оказали мне высокую честь, пригласив меня выступить перед вами. Я сказал вам тогда, что в следующий раз, когда я окажусь на этой трибуне, я буду представлен моим компьютером по имени АРХИВ, который тогда был только искоркой в синапсах своего папаши…

По залу прокатилась волна смеха.

– Я хочу, чтобы вы знали, что не из-за отсутствия прогресса АРХИВ не обращается к вам в этот вечер. Здесь имеются некоторые серьезные соображения, которые я хочу изложить вам, к тому же я не уверен, что могу доверить АРХИВУ сделать это самому. Поэтому, полагаю, вам и на этот раз придется иметь дело со мной в моем старом биологическом обличье.

Тут последовал чуть меньший взрыв смеха.

Как обычно, Джо выбирал определенные лица в аудитории и сосредотачивался на них – переключаясь то на одного слушателя, то на другого. Его голос разносился по залу через репродукторы. Все шло хорошо, нервы его успокоились, он следовал за текстом, обращая внимание на отметки там, где следовало повысить голос или сделать паузу для большей выразительности и возможного смеха аудитории. У него была великолепная публика, чутко реагирующая и любящая шутку. Карен была где-то здесь, в первых рядах. Но он избегал глядеть на нее, пробегая взглядом мимо ее лица. Он снова заглянул в текст, а затем посмотрел на свою центральную фокусную точку, человека в очках с серебряной козлиной бородкой, сидевшего в шестом ряду позади нее.

– Мы должны понять одну фундаментальную вещь, прежде чем начнем пытаться закладывать человеческий разум в компьютеры: человеческое сознание и человеческая совесть – это совершенно разные понятия. Одно из них вовсе не обязательно следует за другим. Вы можете заложить содержимое чьего-то мозга в компьютер, но сможете ли вы поручиться, что закладываете туда и его человечность? Когда мы помещаем мысли и желания в компьютер, как мы можем быть уверены, что помещаем туда также мораль и общественное сознание, которые составляют фундамент поведения цивилизованного человека?

Он сделал паузу на несколько секунд, обводя глазами всю аудиторию, проверяя впечатление от сказанного на всех пяти выбранных в зале лицах перед следующей фразой. Человек с козлиной бородкой одобрительно кивнул.

– Возможно, мы играем с огнем, создавая копии человеческих умов задолго до того, как научимся хотя бы отдаленно понимать их.

Он заметил, что в аудитории многие нахмурились, и ощутил порыв евангелического трепета. Это было не то, что они ожидали услышать, но сказать им то, что они хотели, было бы слишком большой ошибкой. Именно об этом он хотел сообщить им. Он сделал глубокий вдох и взглянул на следующий абзац, который был подчеркнут жирной линией.

– Задумывался ли кто-нибудь из вас, что произойдет, если мы начнем производить машины столь же сообразительные, как и мы?

Он повысил голос:

– Вы знаете, что в первую очередь сделают эти машины? Они начнут себя улучшать!

Он сделал паузу, чтобы переждать взрыв смеха. Дав им, как он считал, достаточно посмеяться, усмехнулся и продолжил:

– И после того, как они улучшат свое «быстродействие» примерно на три наносекунды, они станут намного сообразительнее нас.

Он сделал паузу. Смех на этот раз был слабее и звучал как-то неуверенно.

– И знаете, что они сделают тогда? Они приглядятся к нам хорошенько и скажут: «А зачем нам нужны эти недоумки?»

– Тебе следовало сдержаться, – сказала Карен, когда они ехали домой.