же время ожесточенно бичуют буржуазный национализм, панисламизм и пантюркизм [Бузрук Солиҳов 1933; Бузрук Солиҳов 1935]. Однако Салихов вовсе не принадлежал к числу маданиятчи. Уроженец Ташкента, в 1917–1918 годах он активно публиковался и был членом нескольких тайных обществ. В какой-то момент, скорее всего в 1920 году, Салихов отправился в качестве представителя национального движения в Афганистан. В мае 1921 года бухарский посол в Афганистане передавал привет находившемуся в Кабуле Салихову от Ходжаева[985]. В апреле 1923 года Ахмет-Заки Валиди сообщал британскому атташе в Мешхеде, что Салихов – кабульский представитель ТМБ[986]. Салихов покинул Кабул в июне 1923 года, проехав через Бомбей в Джидду по паспорту паломника[987], и в конечном итоге оказался в Турции, где активно вращался в эмигрантских кругах, а также в мире науки[988]. Затем, в 1927 году, он по какой-то причине легально вернулся в Советский Союз. Возможно, у него были личные причины для возвращения, а может, он боялся за безопасность родных. Ясно одно: возвращение дорого ему обошлось. До 1931 года Салихов был активным агентом ОГПУ, и многие его нападки на джадидов, одним из которых когда-то являлся и он, явно представляли собой способ дистанцироваться от них и подтвердить свою лояльность и политическую неколебимость. Это не сработало, так как и сам Салихов был легкой мишенью для нападок. Некоторое время он провел в своего рода ссылке, преподавая в Таджикистане таджикский язык, и закончил свой путь в Бухаре[989].

Конец

Конец наступил в 1937 году, когда в Узбекистан пришел Большой террор. Ходжаев и Икрамов были арестованы в июле 1937 года после VII Съезда КПУз. Несмотря на все многолетние разногласия, в конце концов они разделили одну судьбу. Обоих «разоблачили» как участников «правотроцкистского блока», который стремился расчленить Советский Союз по указанию разведслужб иностранных государств. Их обвинили «в измене родине, шпионаже, диверсии, терроре, вредительстве, подрыве военной мощи СССР, провокации военного нападения иностранных государств на СССР»[990]. 15 марта 1938 года Ходжаев и Икрамов были расстреляны.

Их устранение открыло дорогу для арестов узбекской интеллигенции. 13 июля 1937 года был арестован Чулпан, девять дней спустя – Фитрат. Кадыри дожил до последнего дня 1937 года, когда его тоже забрали. В последующие месяцы тюрьмы заполнились большим количеством писателей и историков (а также партийных и советских деятелей). Их допрашивали, заставляли подписывать признательные показания и доносить на коллег. Как и во всем остальном СССР, в результате возник запутанный клубок лжи, полуправды и сомнительных утверждений, тесно переплетенных с доказательствами человеческой слабости и отчаяния. Документы, относящиеся к этим делам, сохранились, но по большей части были доступны лишь немногим избранным узбекским исследователям. Отчасти это объясняется тем, что содержащаяся в них грязь (особенно в доносах, вынужденных и добровольных) никого не оставила незамаранным[991]. Судьба тех, кого арестовали в те месяцы, была предопределена. Между концом 1936 и концом 1938 года различные подразделения НКВД составляли списки лиц, подлежащих аресту и суду Военной коллегии Верховного суда СССР, которые затем направлялись на утверждение в Москву, в Политбюро; большая часть 383 списков (включавших почти 44 000 имен) была подписана самим Сталиным, и подавляющее большинство упомянутых в них лиц расстреляны. Составленный 28 марта 1938 года список из 155 имен представлял собой каталог узбекской интеллигенции: помимо Фитрата и Чулпана, в нем фигурировали имена старых джадидов Гази Алима и Шакирджана Рахими (Эльбек оказался в дополнительном списке тех, кто вошел во вторую категорию – приговоренных к длительным тюремным срокам); интеллектуалов раннесоветской эпохи, таких как Каюм Рамазан, А. Хашимов и А. Худайвахидов; «молодых коммунистов» Р. Иногамова, У Ишанходжаева и А. Таджиева; историка Зиё Имоди; учившегося в Германии Саттара Джаббара; маданиятчи Зиё Саида; и даже таких деятелей революционной эпохи, как С. Турсунходжаев и М. Бисеров. Сюда же были включены Маннан Рамиз, жена Икрамова Е. Л. Зелькина и Д. И. Манжара, долгое время возглавлявший Центральную контрольную комиссию республики[992]. Во втором списке, датированном 12 сентября 1938 года, к числу осужденных добавились Кадыри, Хади Файзи, Бузрук Салихов и Шахид Эсан.

И все же, несмотря на то что гибель обвиняемых была предрешена, их продолжали допрашивать и устраивать им очные ставки. Против них выдвинули столь же фантастичные обвинения, как против Ходжаева и Икрамова. Фитрат «признался», что был одним из лидеров «Миллий иттиход», куда его привлек Ходжаев и где он стал ведущим «идеологом буржуазного национализма и пантюркизма». Вместе с Ходжаевым, Мунавваром Кары и многими другими Фитрат якобы готовил басмачей для вооруженной борьбы с советской властью, целью которой было создание в Средней Азии независимого буржуазно-националистического государства[993]. Кадыри обвиняли в том, что он был членом контрреволюционной организации, сотрудничавшей с троцкистами, вел антисоветскую работу в печати и имел прямые связи с Ходжаевым и Икрамовым[994]. Кадыри признал, что до 1932 года действительно был националистом, но утверждал, что после этого исправился. После нескольких месяцев допросов суд вынес окончательное решение. По словам сына Кадыри, последняя страница дела его отца – короткая записка, написанная рукой Кадыри (арабским шрифтом), в которой говорится: «Это решение было объявлено мне (я его прочитал); я не согласен с содержащимися в нем обвинениями и не принимаю их» [Қодирий 2005: 399].

Были арестованы и казнены многие другие люди, не попавшие в сталинские списки. Как мы помним, Бату в 1937 году был этапирован с Соловецких островов в Москву только для того, чтобы быть расстрелянным. Рыскулов и Тюрякулов также были арестованы в 1937 году и расстреляны в 1938-м. Ходжи Муин умер в лагере для политзаключенных в Соликамске в 1942 году[995], Саид Ризо Ализаде – в владимирской тюрьме в 1945 году[996]. Некоторые выжили, но много лет провели в трудовых лагерях и ссылке. Азиззоду, арестованного в 1930 году, переводили из лагеря в лагерь до самого его освобождения в 1954 году; та же участь постигла Алтая и многих других. Трудно подобрать рациональное объяснение, почему одни выживали, а другие нет. Хотя нет никаких сомнений в том, что террор был нацелен на людей с активным дореволюционным прошлым, определить, что отличало погибшую молодежь от оставшихся в живых представителей старшего поколения, почти невозможно. Не поддается разумному толкованию, почему, например, Айбек выжил, а Зиё Саид – нет. Единственной крупной фигурой дореволюционного периода, не затронутой безумием, был Садриддин Айни. Ему порой приходилось нелегко, но он уцелел и умер в своей постели в 1954 году, в возрасте 76 лет, пережив