Итак, маршал Конев направил резкое письмо генералу Уотсону, потребовав положить конец «незаконному» патрулированию автострады, возобновленному по приказу Клея. Его письмо, подчеркнул Конев, «не протест, а предупреждение». Правительство Кеннеди приказало прекратить патрулирование после недели успешных операций. Союзники генерала Конева были американскими противниками Клея.

27 сентября генерал Кларк прилетел в Берлин, чтобы опять сделать выговор командующему. После протокольного завтрака (специально для прессы) генерал Кларк вновь предупредил генерала Уотсона, что американские силы не могут использоваться для нейтрализации действий Советов и Восточной Германии без его согласия. Восточногерманская пресса прослышала о разногласиях между Клеем и правительством Кеннеди и много говорила об этом.

Затем Кларк узнал о следующей секретной операции Клея.

Клей приказал построить в лесу на окраине Берлина барьеры, которые по возможности были точной копией стены. Под наблюдением Клея американские солдаты на танках с навесным бульдозерным оборудованием проламывались через барьеры, с разной скоростью и поднятыми на разную высоту ковшами бульдозеров, для достижения максимальной эффективности. Клей хотел опытным путем выяснить, как и чем лучше всего пробить брешь в стене.

«Как только я узнал об этом, – позже написал Кларк в личном письме, – я прекратил эти испытания и приказал уничтожить эту стену».

Кларк не сообщил об операции Клея и своих действиях в Вашингтон, надеясь, что вопрос исчерпан.

Кеннеди так никогда и не узнал об этом – а Хрущев узнал. Советский агент, прятавшийся в лесу, сделал фотографии. Хрущев не знал, что Кларк прекратил испытания. Теперь у Хрущева было, по его мнению, конкретное доказательство того, что американцы планируют операцию в Берлине, которая унизит его достоинство во время съезда партии.

Отель «Карлайл», Нью-Йорк

Суббота, 30 сентября 1961 года

Георгий Большаков, с двумя свернутыми газетами под мышкой, подошел, как договаривались, к двери номера Пьера Сэлинджера в «Карлайле» в 15:30; от лифта до двери его сопровождал агент секретной службы. Между страницами одной из газет был толстый конверт. С видом заговорщика советский шпион вынул из конверта пачку листов и объявил, что это личное письмо Хрущева Кеннеди на двадцати шести страницах, на перевод которого он потратил целую ночь. У Большакова всегда были мешки под глазами, поэтому Сэлинджер не знал, так это или нет.

Прошла всего неделя с последней встречи Большакова и Сэлинджера, которая произошла в этом же номере перед выступлением Кеннеди на Генеральной ассамблее Организации Объединенных Наций. Хрущеву не терпелось проверить примирительные слова Кеннеди и высказанную им готовность к переговорам по Берлину, несмотря на возражения со стороны Франции и Западной Германии. Большаков вручил Сэлинджеру оригинал письма Хрущева и английский перевод, чтобы их могли сравнить официальные переводчики американского правительства.

Так было положено начало тому, что советник по вопросам национальной безопасности Макджордж Банди назовет «письмами друзей по переписке», уникальной личной переписке между двумя основными соперниками своего времени. В течение двух последующих лет Хрущев продолжал использовать шпионские навыки Большакова и других, чтобы незаметно передавать письма в неподписанных конвертах, всунутых в свернутую газету, Сэлинджеру, Роберту Кеннеди и Теду Соренсону на улице, в баре и в других людных местах.

По мнению Хрущева, это был настолько неотложный вопрос, что накануне Большаков позвонил Сэлинджеру с просьбой заказать самолет, чтобы доставить письмо в Ньюпорт, штат Род-Айленд, где в доме матери Жаклин, Джанет Ли Бувье, и отчима, Хью Очинклосса, проводил осенние каникулы Кеннеди. Однако Кеннеди и Раск хотели избежать возможной огласки в средствах массовой информации, опасаясь, чтобы досужие репортеры не увидели президента с русским агентом, поэтому на следующий день они отправили Сэлинджера в Нью-Йорк.

«Если бы вы знали, насколько важной информацией я владею, вы бы не заставили меня ждать так долго», – сказал Большаков Сэлинджеру.

Позже Сэлинджер пересказал в нескольких словах суть письма Хрущева из шести тысяч букв: «Я и вы, господин президент, лидеры двух стран, находящихся в острых разногласиях… У нас нет иного выбора, как вместе подумать о том, как найти пути к миру».

Человек, который так жестоко обошелся с Кеннеди в Вене, открылся в теплом, личном письме, объяснив, что сейчас он отдыхает с семьей на Черном море в Пицунде. В засекреченном Советском Союзе даже советский народ не знал, где отдыхает Хрущев. «Как бывший морской офицер, – написал Хрущев Кеннеди, – вы, конечно, по достоинству оценили бы окружающую природу, красоту моря и великолепие Кавказских гор». Трудно в такой обстановке, написал Хрущев, думать, что нерешенные проблемы «бросают зловещую тень на мирную жизнь, на будущее миллионов людей».

Вот почему Хрущев предложил конфиденциальный обмен между двумя людьми, действия которых будут решать будущее планеты. Если Кеннеди это не интересует, написал советский лидер, то он может не обращать внимания на письмо и Хрущев больше не побеспокоит его.

Сэлинджера поразил простой крестьянский язык Хрущева «в сравнении с бесцветным бюрократическим слогом, характерным для всех уровней дипломатической корреспонденции». В письме не было обычных для Хрущева угроз, наоборот, советский лидер просил Кеннеди выдвигать альтернативные предложения, которые не должны совпадать с его предложениями.

Хрущев, проявляя инициативу, руководствовался несколькими причинами. Съезд партии начинался через две с небольшим недели, и обаятельный Кеннеди в такой переписке мог скорее гарантировать ему, что Соединенные Штаты не предпримут никаких действий, чтобы помешать ему действовать в соответствии с тщательно продуманным сценарием съезда. Во-вторых, он надеялся ослабить растущее напряжение, которое привело к значительному увеличению расходов на оборону США, намного большему, чем он ожидал.