Она изумленно помотала головой.

Неожиданно она схватила Джоула и притянула его лицо к себе:

– Ты не уйдешь! Я ведь нравлюсь тебе – ты ведь меня любишь, правда? Не надо никому звонить. Завтра времени будет достаточно. Останься сегодня у меня ночевать!

Он недоверчиво уставился на нее – затем его как громом поразило. В своем помраченном сознании Стелла пыталась сохранить Майлзу жизнь, не давая завершиться ситуации, в которой фигурировал он живой, как будто разум Майлза продолжил бы свое существование до тех пор, пока существовали беспокоившие его возможные события. Это была безумная и мучительная попытка отсрочить окончательное осознание того факта, что Майлз был мертв.

Джоул решительно взялся за телефон и позвонил доктору.

– О, нет! Только никому не звони! – воскликнула Стелла. – Иди же сюда и обними меня!

– Попросите, пожалуйста, доктора Бейлза.

– Джоул! – воскликнула Стелла. – А я-то думала, что на тебя можно рассчитывать! Ты нравился Майлзу. Он ревновал к тебе… Джоул, иди ко мне!

Да уж… Если он предаст Майлза, тот для нее еще какое-то время не умрет – но только как его можно было предать, если он уже мертв?

– … испытала очень тяжелое потрясение. Прошу вас приехать как можно скорее – и еще, пожалуйста, пригласите сиделку.

– Джоул!

В этот момент дверной звонок и телефон стали трезвонить без перерыва, а к дому стали подъезжать автомобили, останавливаясь рядом.

– Только не уходи, – взмолилась Стелла. – Ты ведь останешься, правда?

– Нет, – ответил он. – Но я вернусь, если я тебе понадоблюсь.

Остановившись на крыльце дома, который теперь гудел и трепетал от жизни, которая всегда суетится вокруг смерти, будто защитная листва, он почувствовал комок в горле, а к глазам подступили слезы.

«Все, к чему он прикасался, волшебным образом менялось, – подумал он. – Ему даже удалось вдохнуть жизнь в этого гамена и создать из нее шедевр в своем роде».

А затем:

«Какую же чертовски огромную дыру он оставляет в этой проклятой пустыне – да что там, уже оставил!»

И затем с горечью: «О, да – я вернусь… Я-то еще вернусь!»

– Ну, как ботиночки? – сказал Билл. – Двадцать восемь долларов!

Мистер Бранкузи посмотрел внимательно:

– Шикарно!

– Сделаны на заказ!

– Ну, ты у нас известный денди. Но ведь пригласил ты меня не только ради ботинок, а?

– Никакой я не денди! Это кто говорит, что я какой-то там денди? – возразил Билл. – Это все потому, что я образован гораздо лучше, чем большинство тех, кто занимается шоу-бизнесом!

– Ладно, но ты ведь не станешь отрицать, что ты – красивый молодой человек? – сухо сказал Бранкузи.

– Конечно нет, а по сравнению с тобой так уж наверняка! Девушки всегда думают, что я актер, пока не узнают правду… Есть сигаретка? Да что там: я еще и выгляжу как мужик – не чета всем этим приятным парнишкам, которые околачиваются у Таймс-сквер.

– Отлично выглядишь. Джентльмен. Дорогие ботинки. И удача преследует по пятам!

– Вот тут ты не прав! – возразил Билл. – Это все мозги! Три года, девять постановок, четыре хита – и всего один провал. И где же ты тут углядел удачу, а?

Слегка утомившись, Бранкузи просто молча посмотрел на него. И если бы его взгляд не стал непроницаемым и он бы не задумался о чем-то другом, то увидел бы он следующее: перед ним стоял нахальный молодой ирландец, распространявший вокруг себя агрессию и самоуверенность в таком объеме, что в кабинете от них уже дышать было нечем. Бранкузи знал, что чуть погодя Билл услышит собственный голос, устыдится и тут же переключится на свою другую манеру: скромное превосходство, чувствительность, этакий покровитель искусств по образу и подобию интеллектуалов из «Театральной гильдии». С манерой поведения Билл Макчесни еще окончательно не определился: такие противоположности редко находят баланс лет этак до тридцати.

– Вот возьми Эймса, возьми Хокинса, возьми Харриса – да любого возьми! – продолжал гнуть свое Билл. – Да кто они такие по сравнению со мной?! Что такое? Выпить хочешь? – Он увидел, как взгляд Бранкузи скользнул к шкафу у противоположной стены.

– Я не пью по утрам. Мне просто стало любопытно, кто же это там стучит? Надо бы как-то это прекратить. Меня всего аж передергивает, как психа, от таких вещей.

Билл быстро подошел к двери и распахнул ее.

– Никого, – сказал он. – Постой-ка. Эй, вам чего?

– Ох, простите ради бога! – послышался голос. – Извините! Я так разволновалась, что совсем забыла, что у меня в руках карандаш.

– И что вам здесь нужно?

– Я пришла к вам, а секретарь сказал, что вы заняты. У меня для вас письмо от Алана Роджерса, драматурга; я хотела вам передать его лично.

– Я занят, – сказал Билл. – Обратитесь к мистеру Кейдорну.

– Я обращалась, но он не очень-то любезен, а мистер Роджерс сказал…

Беспокойно выглянув из кабинета, Бранкузи ее оглядел. Она была юной, с чудесными рыжими волосами и читавшимся на лице, несмотря на доносившийся лепет, характером; Бранкузи не мог знать, что в Делани, штат Южная Каролина, откуда она была родом, все такие.

– И что же мне теперь делать? – спросила она, покорно отдавая свое будущее в руки Билла. – У меня было письмо для мистера Роджерса, а он дал мне письмо к вам.

– И что вы от меня хотите? Жениться мне на вас теперь, что ли? – взорвался Билл.

– Я хотела бы получить роль в одной из ваших постановок.

– Тогда сидите и ждите! Я занят. Да где же мисс Кохалан?

Он позвонил в звонок, бросил еще один, сердитый, взгляд на девушку и закрыл дверь кабинета. За время этого неожиданного вторжения им овладела его другая манера, и разговор с Бранкузи он продолжил в новом ключе – с позиции человека, который чуть ли не рука об руку с Рейнхардтом сейчас работает над будущим театральной сцены.

К 12:30 он забыл обо всем, за исключением своего намерения стать величайшим продюсером в мире и о том, что сегодня за обедом с Солом Линкольном он ему об этом и сообщит. Выйдя из кабинета, он вопросительно посмотрел на мисс Кохалан.

– Мистер Линкольн не сможет с вами встретиться, – сказала она. – Он только что звонил.

– Только что?! – повторил потрясенный Билл. – Ну ладно; вычеркните его из списка на четверг.

Мисс Кохалан послушно провела линию на лежавшем перед ней листе бумаге.

– Мистер Макчесни, вы не забыли обо мне?

Он повернулся к рыжеволосой девушке.

– Нет, – рассеянно сказал он; затем обратился к мисс Кохалан: – Ладно, все отменяется. Пригласите его в четверг. Ну его к черту.