Биго. Выборы (1890 г.)

Конкуренция на 300 мест нижней палаты была умеренно жесткой: на каждое место претендовало от трех до шести человек. Те выборы запомнились своей малобюджетностью и почти полным отсутствием случаев подкупа. В нижней палате большинство составили люди, настроенные оппозиционно по отношению к правительству. Они объединились в Конституционно-либеральную партию – наследницу Либеральной партии и Партии конституционных реформ. Две трети депутатов были простолюдинами, одна треть – бывшими самураями. 45 процентов депутатов были моложе 40 лет, и только 17 – старше 50. Япония стремительно менялась, возраст политика уменьшался. Многие молодые парламентарии успели поучиться в школах новой Японии и уже только поэтому были лучше подготовлены к публичной деятельности западного типа. Непримиримый и горячий критик правительства Накаэ Тёмин прошел в нижнюю палату от избирательного округа Осака. Правда, уже в этом году он сложил с себя депутатские полномочия, обозвав парламент «сборищем лишенных крови насекомых». В числе избранных был и Одзаки Юкио, который три года назад с таким жаром говорил о том, что Япония принадлежит молодым. Ему было 32 года. Нижняя палата состояла из людей, которые были моложе министров. Моложе и радикальнее.

В верхней палате пэров оказалось 252 человека: члены императорской фамилии, обладатели наследственных титулов, крупные помещики (т. е. владельцы участков площадью больше 50 га), советники двора и высшие бюрократы, предприниматели и профессора Токийского университета. Члены палаты пэров ни в какие политические партии не входили. Несмотря на разницу во мнениях по некоторым вопросам, все они принадлежали к правительственной партии и являлись прочной опорой режима.

Многие публицисты расценили конституцию и парламент в качестве нового доказательства того, что Япония значительно приблизилась к европейским стандартам «цивилизованной страны». Однако Запад не желал этого признавать. Дом приемов Рокумэйкан построили в качестве орудия психологического давления на Запад, под впечатлением которого он был обязан пойти на пересмотр неравноправных договоров. Не вышло… И теперь Рокумэйкан стал не нужен. В этом году его продали по дешевке государственному банку.

Страна и армия становились сильнее, население росло, промышленность развивалась. Журнал Токутоми Сохо «Друг народа» находил, что теперь Япония уже опередила Испанию, но все еще находится позади Италии[206]. Запад уже не представал в качестве нерасчлененного и несколько абстрактного единства. Стать сразу во главе всего каравана было невозможно, но перегонять одну страну за другой уже представлялось задачей посильной.

Дух соревновательности овладел японцами. Вслед за Гербертом Спенсером они стали считать, что «прогресс» обеспечивается сначала соревнованием между отдельными людьми, потом – между группами людей, а в настоящее время – между нациями. В этих условиях спортивные соревнования приобретали статус общественно значимых событий. Школьники соревновались в перетягивании каната и беге, студенты – в бейсболе, лаун-теннисе, пинг-понге и гребле. Тотализаторы принимали ставки на ипподромах. Японские виды единоборств в понятие «спорт» не входили. Философия японских единоборств заключается прежде всего в победе над собой. Задача же Японии состояла в том, чтобы составить конкуренцию Западу. Занятия европейской физкультурой и европейскими видами спорта были призваны сформировать у японцев тело, похожее на европейское. Тело, которое поможет Японии одержать победу в гонке за мировыми лидерами. Гонке на выживание.

В этом году наступил новый этап превращения Мэйдзи в общенациональный символ. Если раньше лицезрение портрета императора было уделом немногих избранных, то теперь их круг решительно расширился. Особенно следует отметить школы, где с октября этого года стали появляться портреты Мэйдзи и его супруги Харуко. Акт отправки портрета называли «гохацурэн» – «отправка государева поезда», а приемка его – «тякугё» («прибытие императора»). То есть портрет служил полноценной заменой самому Мэйдзи. Видя портрет императора, его подданные кричали «Банзай!», желая монарху долгого и благополучного правления. Встреча портрета сопровождалась исполнением государственного гимна. Портрету поклонялись, словно иконе. Еще в 1881 году отец Николай жаловался, что в доме одного православного японца «на иконе св. Апостола Иакова налеплен у него и портрет императора и императрицы»[207]. Теперь портрету Мэйдзи совершали приношения – точно такие же, как синтоистским божествам и буддам в «настоящих» святилищах и храмах. Теперь по большим государственным праздникам (Новый год, 11 февраля – День интронизации Дзимму, День рождения Мэйдзи) ученики и преподаватели могли увидеть монарха, но и монарх «видел» их насквозь, не дозволяя появления грешных антигосударственных поступков и мыслей.

Учитель разъясняет суть указа об образовании

С этого времени наличие портрета в государственных учреждениях стало восприниматься как поощрение, а отсутствие – как наказание. Распределение портрета по школам началось с самых лучших, «образцовых» учебных заведений. Тогда не столь благополучные школы стали закупать цветные гравюры с изображением Мэйдзи. Хотя эти гравюры и прошли цензуру, они несколько отличались от «канонических». Поэтому таким школам все-таки разрешили иметь официальный портрет императора, но копирование осуществлялось за счет самой школы.

Осенний месяц октябрь выдался для школ месяцем жарким. Помимо директивы почитать портреты супружеской четы Мэйдзи, они получили теперь «Манифест об образовании», обнародованный 30 октября. В нем предписывалось соблюдать «вечные» моральные ценности, завещанные предками и присущие только Японии, ценности, источником которых является правящий дом. Ученики должны были твердо усвоить моральные нормы конфуцианства: любить и почитать родителей, братьев и сестер, быть верными друзьями; супругам предлагалось жить в гармонии. Император приказывал хорошо учиться, быть скромным, уважать конституцию и соблюдать законы, а в случае необходимости отдать свою жизнь за Государство и тем самым способствовать процветанию императорского дома, вечного, как Небо и Земля. Получается, что конечный смысл процесса обучения сводился не столько к овладению знаниями, сколько к призыву (приказанию!) выполнить свою «почетную обязанность», то есть умереть за императорское дело. И потому на самом деле это был не манифест об «образовании», а указ о воспитании, манифест о верноподданничестве. Главными обязанностями каждого подданного была преданность родителям и императору. В понятии «родина» именно им принадлежала главная роль.