— Энни звонила мне в офис. Твоя мать снова в больнице.

Сердце у Норы упало. Неужели теперь так всегда и будет? Ее дочь не может с ней разговаривать? Ее дочь звонит Фреду, чтобы он передавал ей сообщения?

— Снова инсульт?

— Доктор предполагает, что это рак. Сейчас она сдает анализы.

Нора обмякла в кресле. Рак! И как ей справиться со всем этим, когда жизнь перевернулась вверх дном? У нее разболелась голова и скрутило живот. Болело не только тело, но и душа. Она так и не смогла прийти в себя после того рождественского обеда. Лучше бы она осталась дома и не подвергала себя такому сильному стрессу. Все ополчились против нее. И все потому, что после ее слов Энни расплакалась и выскочила на кухню. А потом заплакала мать.

Что же такого я сказала? Даже не помню, с чего все началось. Они смотрели на меня так, что можно было подумать, будто я собака, нагадившая посреди гостиной.

…Язык — огонь…[28]

О, Господи, что же я сказала? Когда я сильно огорчаюсь, у меня путаются мысли. Я что-то говорю, а потом не могу вспомнить, что именно.

Но разве это оправдание?

— Я думаю, нам пора ехать, Нора.

— Меньше всего мне бы хотелось снова видеть мать на больничной койке.

— Ты предпочитаешь видеть ее в гробу?

Нора подскочила:

— Как ты смеешь говорить мне такие вещи?

— Потому что Лиота может умереть.

Она посмотрела мужу в глаза:

— Что именно сказала Энни? — Ей показалось, что он недоговаривает.

— Только то, что я передал. Но я почему-то подумал о кончине.

— Моей? — Почему он так на нее смотрит? Словно может заглянуть прямо в ее душу и увидеть там то, чего она сама не понимает. Она почувствовала себя неуютно под его взглядом и отвернулась. — Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Прекрасно понимаешь. Просто не желаешь принять.

Он погладил ее по лицу тыльной стороной ладони. Его ласка всегда трогала ее до глубины души. Она страстно любила его, даже когда у них неделю или больше не было физической близости. Она восхищалась Фредом и уважала его. Она нередко удивлялась, как ей удалось встретить такого мужчину после двух неудачных замужеств. Фред был сильным, но никогда не пытался делать все по-своему, не считал, что он всегда прав. Его сила шла из глубины души.

О, Господи, я знаю, что далека от совершенства, знаю! Я убеждалась в этом каждый день моей жизни. И все стало в сто раз хуже за последние восемь месяцев, которые Энни прожила не со мной. Мне не нужно было скандалить в рождественский вечер. Я всегде хотела стать лучшей матерью, чем моя мать. Я всегда хотела поступать правильно, хотела, чтобы мои дети были лучше других. А вместо этого я оттолкнула тех, кого люблю больше всего. Двоих мужей, Майкла, Энни. Удивительно, как еще Фред не ушел от меня.

Она закрыла глаза и постаралась представить, что было бы с ней, не окажись Фред рядом в рождественский вечер: она, наверное, вскрыла бы себе вены или наглоталась таблеток. Она была оскорблена в лучших своих чувствах и вернулась домой со слезами. В который раз. Кажется, она всегда приходит заплаканной из дома матери. Ее дом следует назвать Домом Скорби. Был ли кто-нибудь в нем счастлив?

Энни счастлива там.

— Я уже не знаю, что дальше делать. — Она поднята глаза на Фреда. — Я чувствую, что меня никто не любит, кроме тебя. — Сколько времени у нее впереди? Сколько времени осталось до того момента, когда она оттолкнет и его?

— Энни любит тебя. — Он улыбнулся ей так обворожительно и нежно. — Она должна сильно любить тебя, если терпела твои издевательства восемнадцать лет.

Впервые Нора не стала протестовать против такой жестокой оценки. Она могла принять правду от Фреда, потому что его слова не ранили ее. Рядом с ним Нора чувствовала себя в безопасности, благодаря его голосу, его прикосновениям, его верности, с ним она могла раскрыться. Посмей кто-нибудь другой сказать ей, что она плохая мать, она тотчас бы ринулась в бой.

И все же нелегко услышать такое. Потрясенная, она закрыла глаза и вспомнила, каким было выражение лица Энни, перед тем как та убежала на кухню. Несмотря на всю свою злость, в тот момент Нора почувствовала, что разбила дочери сердце. Как и тогда, в День благодарения, когда она выкинула в мусорное ведро приготовленную Энни индейку. Она не хотела признаваться себе в этом, пока Сьюзен не сказала ей правду в лицо, и теперь, выслушав Фреда, Нора поняла справедливость его слов.

Все верно. Сьюзен права. Что бы Энни ни делала, я всегда хотела, чтобы она делала больше. Фред прав. Это издевательство. О, Господи, это моя мать виновата, что я стала такой.

И тут она вспомнила слезы матери.

Нет, это не ее вина. Это моя вина. О, Господи, почему я так поступаю?

Потому что ты никчемное существо. Ты всегда была такой. — Услышала она мрачный голос. — И такой ты осталась.

— Что же мне делать? — Она задыхалась от страха и боли. — Я так напугана и не знаю, как быть.

Фред взял ее за руки и, когда она поднялась с кресла, притянул к себе и долго не выпускал из объятий.

— Просто будь с ними обеими. — Она вся дрожала, голова у нее раскалывалась. — Я тебя люблю, — сказал Фред. — Ты знаешь об этом?

Долго ли продлится его любовь?

Фред отстранился и заглянул Норе в глаза, держа ее голову в своих ладонях.

— Посмотри на меня. — Она подчинилась, почти ничего не видя сквозь слезы. — Теперь я знаю тебя гораздо лучше, чем знал в то время, когда ухаживал за тобой. И сейчас моя любовь к тебе сильнее, чем в первые дни после того, как мы поженились.

— Но я не знаю, как это сделать.

Он ласково улыбнулся.

— Господь знает. — Он поцеловал ее, словно скрепив поцелуем свои слова. — Я принесу тебе пальто.

Корбан с радостью остался с Энни, сообщившей ему, что она позвонила матери и дяде и они оба обещали приехать. Девушка искала поддержки, особенно теперь, когда врач сказал, что Лиота едва ли вернётся домой. Будет лучше, если ее отправят в специальную больницу, где за ней будет вестись круглосуточное наблюдение в течение последних месяцев ее жизни. Похоже, организм старушки дал полный сбой. Корбан вспомнил, как всего несколько месяцев тому назад Лиота шутила с ним.

«Я совсем как старая машина, ходовая часть которой стерлась и проржавела. Я выработала все масло и даже не могу, не раскачавшись, подняться с кресла».

К глазам Корбана подступили слезы. Он сдержался, сглотнул и постарался придать своему лицу мужественное выражение, чтобы поддержать Энни.

Когда же Лиота перестала быть для него старой сварливой каргой и превратилась в пожилую леди, которую он любил? Он склонил голову и закрыл глаза.