Которое решило достичь понимания с работниками, выступающими за свои права, довольно странным образом. Дима сел, неторопливо повел руками из стороны в сторону, потом громко свистнул. Говорить с бравинскими ему было не о чем, а датчикам звука-движения хватит и этого.

Либо не хватило, либо бравинские решили подзатянуть шутку, но никто с объяснениями или угрозами не объявился. Ладно. Тогда подъем и осмотр.

В ближнем углу стоял кухонный блок со встроенными холодильником, печкой, чайником и чем-то еще, в противоположный угол умудрились впихнуть санблок – тоже стандартный номер два, унитаз-раковина-душ-с-поддоном. Последний угол был свободен – ну или можно считать, что его пространство было застолблено дверью – не межкомнатной, а входной. Зал явно находился в полуподвале, выйти из которого можно было лишь в холл, если это был проект 0-4, или в коридорчик с переходом в два зала поменьше – для проекта 0-7. Впрочем, Димке не светил вообще никакой выход – дверь оказалась запертой и не откликалась даже слабым колыханием на пинки или попытки высадить ручку. Такие двери с противовандальным электрозамком отпирались только «союзником», которого у Димки не было, либо вынимались вместе с аркой стены, вырезанной по периметру. Но и для работы по дом-панелям у Димки не было никаких подручных средств, а сразу изображать дятла с помощью вывернутого смесителя или столешницы он постеснялся. Не хотелось выглядеть паникером и истериком в глазах товарищей.

В том, что Бравин озаботился съемкой узилища и готов использовать неприглядные или просто смешные эпизоды против Димкиных интересов, Маклаков не сомневался. Чем меньше он подарит выигрышного материала врагу, тем скорее начальнички поймут бессмысленность заточения столь скучного пленного. А ребята, которые наверняка уже ставят весь Союз на уши в связи с пропажей профлидера, бравинцев еще и поторопят.

С этой мыслью Дима подошел к холодильнику, полностью удовлетворился его внутренностями – в основном выездные обеды, и с мясом, и с рыбой, плюс немного фруктов, – помыл яблоко, оставил его отогреваться на столе, вернулся к кровати и лег, закинув руки за голову. Ему было чего ждать.

* * *

Первые несколько дней Сергей не мог поверить, что все так и останется в рамках невеселых шуток и вразумлений. То есть стартовые сутки он провел в убежденности, что прихвачен по товарищеской наводке. Валю Дорофеева он разглядел довольно четко, и тот Сергея видел, вроде даже нацелился сближаться и здравкаться, но это уже не факт: Сергей предпочел продеться в неплотно бредущую компанию молодежи и поскорее затеряться в толпе гуляк, добросовестно окуривающих Кировский сквер. Взяли его полтора часа спустя у подъезда дома на Сухэ-Батора, где Кузнецов снимал угол, и отвезли из довольно чистой, хоть и пованивающей мусоркой сквозь апельсиновый ароматизатор однушки в довольно чистую, хоть и пованивающую сортиром сквозь хлорку одиночку.

Задержание по наводке союзных в нынешних обстоятельствах выглядело довольно странно, но половинки кузнецовского мозга за последний месяц ощутимо сместились друг относительно друга, так что поначалу он и не удивился ничему, а честно ждал этапирования и показательной кары пред лицом бывших товарищей.

Допрос, проведенный на следующее утро жирноватым дознавателем, фамилию которого Кузнецов не запомнил, заставил уверенность пошатнуться. Жирноватый был снисходительно-вежливым и невнятным: советовал очень хорошо подумать и все рассказать, но сперва очень хорошо подумать. Нормальных вопросов Сергей не дождался, встречных тем более решил не задавать, как и выяснять, чего ради он задержан и что ему предъявляют. На отработку бравинско-камаловского заказа все не слишком походило. Но плевать Сергею было, честно говоря. Да и отвык он с такими дураками общаться.

Накачка – допросом ее назвать невозможно – уложилась в полтора часа, в течение которых Сергей молчал или кашлял: жирноватый курил. То есть монстр дедукции довольно быстро сообразил, в чем дело, загасил пятый окурок и даже проветрил кабинет, но танцы шершавчиков по гортани было уже не остановить. Жирноватый попрощался с Сергеем таким многообещающим напоминанием про хорошенько все-таки подумайте, что было до рези в глазах понятно: думать придется в пресс-хате. Однако ночь прошла все в той же одиночке.

На следующий день Кузнецова потрошил уже следователь Кучило, белобрысый парень тоже плотнее необходимого – видимо, следственное управление могло похвастаться хорошей столовой. В отличие от дознавателя, следователь самоотверженно не курил – хотя воняло от него знатно – и был предельно конкретен. Он сообщил, что гражданин Кузнецов подозревается по статье 105, часть 2, Уголовного кодекса в убийстве граждан Климова и Нагатина, и жестко объяснил нелепость отпирательств: «Сергей Владимирович, вы же умный человек, а идете, простите уж, дурачком, паровозиком. А вагонов нету: вас все сдали, и кроме вас – никого. Бравин, Камалов и этот... Баранов – они ведь соловьем поют, хором – и все против вас. А вы тут Зою Космодемьянскую изображаете. Думаете, отмолчаться удастся? Уверяю вас – не удастся».

Но вроде удалось. Кучило простился без угроз и намеков, оттого Кузнецов всерьез приготовился к последнему и решительному, с заточкой в глаз, но привели его снова в одиночку.

Третий допрос оказался самым неприятным. Кучило все-таки начал зачитывать показания Камалова и Бравина, кусками – и куски эти сильно походили на подлинные, по крайней мере специфическое бравинское «отсюда следует» там прошмыгнуло. Сергей заставил себя не дрогнуть и дождался вознаграждения: через пару страниц Кучило повторил – и сделал кратенькую паузу, ловя реакцию подследственного. Ага, подумал Кузнецов и повеселел было, но тут Кучило сказал про Дашу. Сказал, что вопрос о возбуждении уголовного дела в отношении гражданки Свиридовой практически решен и оперативники за ней уже отправились. Вы, наверное, согласны со всем, раз продолжаете молчать. В конце недели мы вам устроим очную ставку – и посмотрим, не пожалеете ли вы, что молчали. Свиридова-то молчать не будет, не сомневайтесь, мы умеем девушек как следует разговаривать.

Кузнецов сдержался, почувствовал, что его начинает колотить, а нос и глаза заливает жарким свинцом. Корень из ста пятидесяти – нет, это просто, двенадцать что-то с четвертью, давай лучше про то, что Камалов загадывал. Задание номер один – вспомнить вопрос, задание номер два – вспомнить ответ. Что там еще этот сучонок про доказательную базу свиристит – все, не слушаем. Вспомнил. Что-то про дифференциальные операторы. Точно, зависимость волнового уравнения, как уж его, отдельное название, монашеское какое-то, от лапласиана. Уф. Даламбертиан.

Кучило запнулся, заметив, что Кузнецов, почти дошедший до кондиции, обмяк и разжал кулаки. А через полминуты плавно выдохнул, что-то быстренько нарисовал пальцем на ладони и улыбнулся себе под нос. Черт. Сорвался. Кошмарить дальше смысла не было.

Кучило, стараясь не выпадать из интонации, попрощался с подследственным, посоветовал ему готовиться к очной ставке, дождался, пока Кузнецова уведут, и швырнул папку с протоколами допросов и прочими муляжами в дальний угол, чтобы ударилась и разлетелась.

А Кузнецов, пока шел до камеры – пусть даже общей и набитой урками и маньяками, – улыбался уже открыто. Потому что помнил насмерть, казалось, позабытые решения дифференциальных уравнений в частных производных, а что не помнил, мог вывести аналитическим способом. Например, понял он, ожидая лицом в стену, пока откроется решетка первого этажа, что если оперативники отправились за Дашей только сейчас, значит, допрашивать Камалова с Бравиным было некому. Сами они в поле досягаемости следствия оказались бы лишь в том случае, если бы хотели накрыть меня милицейскими средствами. В таком случае я, по крайней мере на первых порах, должен проходить по делу главным обвиняемым. Раз мы этого не наблюдаем, раз я толком не обвинен и как следует не арестован, значит, все зачитанные следаком показания Камалова и остальных – фальшак. Раз мы наблюдаем решительный подкоп под наших, значит, налицо очередное обострение – соответственно, вряд ли оперативники доедут до Союза в конце этой – да какой угодно – недели. Значит, все, что у них есть против меня и Союза, – это ничем заветным не подкрепленные заявы бандюковских родственников. А будет у них против меня и Союза только то, что я сам дам. Ну и будем молчать дальше.