– Обороняйся, – повторил Летень. Улыбнулся. – Может, сам поймёшь наконец.

Ребята снова развеселились. Зарник ударил Опёнку в левое ухо, почти как Летень показывал. Долетит – звон в голове назавтра уляжется! Не долетело. Светел отступил вкруговую, подставил опрокинутый меч. Удар скользнул мимо, палка стукнула в пол, Зарник отшатнулся. Яблоко Светелова меча прыгнуло ему в лоб. Не так сильно, как тот чурбак у овина, но след отчеканился.

– Вот, – сказал Светел злому и разгорячённому Зарнику. – Бей опять таким же боем, медленно. Или обороняйся, если постиг.

Калашники гомонили, шаркали босыми пятками, орудовали руками. Хоть сейчас в битву! Летень смотрел на безусое воинство, непонятно улыбался. То ли гордился, то ли о чём-то жалел. Зарник изготовился бить. Светел встал в оборону.

На самом деле он расправлял плечи среди метельного поля, щитом к щиту с Сеггаром и Гуляем. Стоял против жестоких врагов. За братьев… за брата…

Тут заскрипела дверь. Через высокий порог в малую избу полезла Равдуша. Плеснула рукавами, чуть не выронила мягкий свёрток:

– Сколько ж вас, околотней! Здоровый оглохнет, немощного вовсе уморите! В сени ступайте, во двор, к Светелку в ремесленную, там балуйтесь!

Возвышенное мужское геройство тотчас развеялось. Уступило каждодневности с её бабьими хлопотами. Ребята потянулись за порог. Стали разбирать валенки, как попало брошенные в сенях. Гарко оглянулся в дверях, посмотрел на Летеня, на Равдушу. Хмыкнул, словно что знал. Может, вправду знал, кто его разберёт. Зря ли к телу уже льнула подоплёка рубахи, скроенной милыми руками Убавы. Светел перехватил Гаркин взгляд, осерчал, позавидовал, устыдился.

Местничи, переговариваясь, начали растекаться по своим дворам. Отовсюду пахло съестным: скоро вечерять. Зарник с Небышем пошли за Светелом в ремесленную.

Затресский гусляр положил чехолок, огляделся:

– Тут, значит, теперь живёшь?

– Мы с братёнком, – подтвердил Светел. – Мужики.

Он повадился ночевать в ремесленной после возвращения из Вагаши. В том походе он будто враз повзрослел, застыдился спать на полатях рядом с мамой и бабушкой. Разворчался о грядущих тяготах воинства… да и поселился среди заготовок, клея, кож. Жогушка, привыкший греться под боком, сначала надулся. Потом задрал нос, тоже ушёл с тюфяков: я большой! Здесь у него стоял пестерь с берёстами, колодками, кочедыком, скамеечка для работы. Всё сам, сам! Брат лишь подсказывал.

– Грево печное, стало быть, бабам, – сказал Зарник.

– Ну…

Внук гусачника поднял бровь:

– Хватает обеим-то? Или бабка старую кровушку одна зноит?

Светел запоздало уловил намёк, нахмурился:

– Ну тебя.

Небыш взял на плечи опутанное верёвками бревешко. Присел, встал. Осмотрел перекладину:

– Сколько раз поднимаешься?

Светел думал похвастаться, но вчера свершение не заладилось.

– Тридцать четыре.

– Тебе хорошо… – Небыш поставил бревешко.

Светел удивился:

– Что ж хорошего?

– И силу унаследовал, и витязь тебя прежде всех вразумляет, и гусли вона какие. А иным голосницу толком затвердить не дают. То ценуй, то стан заправляй…

Светел потерялся с ответом. Сказал Зарнику:

– Давай, что ли, друже, в мечи постучим.

– Щит дашь подержать?

– А я о чём, – вздохнул Небыш. – Иным вот и щит правский достался. В дружину возьмёшь или тебе дядя Летень свой отдаёт?

«В ухо бы приласкать, да не с руки…»

– А в углу что за красота? Полозья никак?

– Саночки с собой лажу, – буркнул Светел. – Кузов только не доплету. Велик нужен! Добычу бранную мешками грузить!

– Во-во, – пригорюнился Небыш. – Всё тебе! Нам небось никто таких не подарит…

Светел замер с открытым ртом. Парни переглянулись. Грянули смехом.

– Ты б себя видел, Опёночек!

Он покраснел, только тут смекнув: угодил друзьям на зубок. «Ну, рогожники. Ну, скоморошки…»

Вслух сказал:

– Щита не возьму, это братьям наследство. Себе в битве добуду.

– А гусли? Которые?

В дверь сунулся братёнок:

– Бабушка вечерять зовёт!

– Идём сейчас. А про гусли Жогушку спросим.

– Это как? – на всякий случай попятился к двери малыш. Беда, как велят умение показать…

– Ребята вот спрашивают, которые тебе оставить, которые мне с собой взять.

Взгляд Жогушки ласкал Золотые, но ответил он твёрдо:

– Я дедушкины приму. А эти вручены тебе за дивную игру, за ратные песни, чтобы воинские сердца веселить!

Светел бросил струганый меч Зарнику, тот ловко поймал.

Деревянные клинки встретились, вымерили размах. Зарник сосредоточенно сдвинул брови, переступил. Светел повёл удар очень неспешно. Ради науки, не ристания для. Зарник верно принял натиск, пропустил мимо… и, как прежде Светел, метнул яблоко в лицо супостату.

Сдержался, не стукнул.

– Что он про вторую руку говорил? Подхватить?..

– После, – сказал Светел. – Идём, пока бабушка не разгневалась.

Неугомонный Небыш посетовал уже на ходу:

– Санок жаль. Хороши! Дружинные покорыствуются, отнимут.

Но Светела было не провести на той же мякине.

– Отнимут, новые сделаю. – И мстительно задул жирник. – Сказано, бабушка гневается, сейчас ложкой лбы перечтёт! А кто клей мне опрокинет, теснинки уронит, того сам зашибу!

Ребята со смешками вывалились за Светелом в сени, спотыкаясь, тщась принять чинный вид, с коим добрые люди в гостях выходят к столу. В сенях было немного света из двери большой избы, мелькнул мамин рукав. Сзади с треском обрушились мотки соснового корня. Светел перехватил дверь, чтобы в самом деле не заработать бабкиного щелчка. Оглянулся на Зарника с Небышем, пренебрёг ступенькой, махнул прямо через порог.

…Он увидел – и даже не сразу постиг, что́ предстало глазам. В первый миг показалось – Равдуша шла об руку с чудесно воскресшим Пеньком. Широкие плечи, знакомая вышивка на рубахе…

…И шаткая, неуверенная походка Летеня, впервые оставившего поручень. Тощая шея, волосы мокрыми патлами. Три шага из малой избы дались ему паче трёх вёрст. Да ещё мечом намахался.

«Что ж не кликнули? Я б довёл…»

Равдуша снизу вверх заглядывала витязю в лицо, как могла подпирала и… цвела девичьим румянцем, провожая мужчину на великое место. Под божницу, с которой улыбались резные тёмные лики, голубела андархская братина.

Туда, где года два уже по святому праву садился Светел. Опора, защитник, делатель. Глава семьи.