друга старых и новых кризисных «завалов» объективно вело к новой революции.

Представляется целесообразным включить в историографический контекст наработки общественной мысли конца ХIХ – начала ХХ века. Представители всех трех направлений отечественной общественной мысли (консервативное, либеральное и социалистическое) стали интенсивно обсуждать проблему пореформенного развития России как целого. Речь шла как об уроне и характере, так и дальнейших перспективах этого развития. В этой логике следует напомнить, в частности, о полемике, с одной стороны, между народниками и марксистами, а с другой – внутри социал-демократов по проблеме оценки уровня и перспектив пореформенного развития, о формах и методах выхода из системного кризиса, о ролевых функциях тех или иных социальных страт. По сути, речь шла о потенциях формирующегося в России нового капиталистического строя, во-первых, как результата выхода из дореформенного кризиса, а во-вторых, как порождения пореформенных социальных отношений. Одновременно речь шла о способности нового капиталистического строя к преодолению противоречий, зарождающихся уже на его основе. Несмотря на разность ответов на эти вопросы, вытекающую из ценностных мировоззренческих ориентаций, народники и марксисты давали характеристики и сохранившейся в неприкосновенности политической системе, представляющей собой реликтовый остаток предшествующих эпох. Для тех и других было ясно, что данный реликт должен трансформироваться в качественно иную политическую систему, иначе он будет уничтожен новыми социальными силами.

Можно утверждать, что эти общие мировоззренческие подходы позднее не только легли в основу разнонаправленных моделей преобразования страны, но и оказали определенное влияние на будущие собственно исторические исследования. По сути, в дооктябрьской и эмигрантской историографии не появилось исследовательских трудов, в которых бы проблема кризиса империи рассматривалась комплексно. Единственное исключение представляет книга Милюкова «Россия и ее кризисы», изданная в США, в основу которой были положены лекции, прочитанные им в Чикагском университете.

Что касается советской историографии за все семьдесят лет ее существования, то следует, прежде чем перейти к характеристике ее отдельных этапов, высказать ряд соображений общего характера.

Во-первых, советские исследователи, создавая свои труды, хотели они того или нет, вынуждены были руководствоваться марксистско-ленинской методологией и идейно-политическими партийными установками соответственно. Все это не могло не сказываться на выборе проблематики, ее интерпретации, на отборе источников при публикации сборников документов и материалов. Тем не менее при всем очевидном жестком партийном контроле и цензуре логика исследовательского процесса вынуждала исследователей как при выборе тематики и ее интерпретации, так и при отборе источников с каждым новым историографическом этапом расширять диапазон изучаемой проблематики, углублять и уточнять ранее достигнутые результаты, расширять документальную базу своих работ.

Во-вторых, в период «оттепели» историографический процесс стал более разнообразным. Наряду с традиционными темами (сугубо революционного и разоблачительно характера) стали появляться исследовательские труды, в которых при сохранении марксистско-ленинской парадигмы авторы высказывали и иные оценки и суждения относительно уровня экономического развития в пореформенный период, ролевых функциях союзников пролетариата в период трех российских революций. Характерно, что в это время, хотя и робко, прозвучало сомнение относительно гегемонии пролетариата на разных этапах революционного процесса в России.

В-четвертых, распад СССР и официальный отказ в новой конституции от любой идеологии обусловил распад единого историографического пространства. Каждый исследователь получил возможность высказывать собственные суждения по рассматриваемым сюжетам. В результате на данном историографическом этапе по рассматриваемой тематике мы имеем веер взаимно исключающих мнений, что нередко приводит к противоречивым результатам при оценке одних и тех же событий и явлений.

В-пятых, распад СССР привел не только к распаду единого историографического пространства, но и появлению в бывших союзных, автономных республиках принципиальных разночтений в оценке роли дореволюционной России как целого, так и особенно национальных и конфессиональных движений в империи. Все это создает определенные трудности в поисках взаимодействия и взаимопонимания между исследователями современной России и современных суверенных стран, ранее входивших в состав СССР.

Согласно общепринятой историографической традиции первый этап изучения проблем истории России конца – начала ХХ века начался после октябрьского большевистского переворота и продолжился до середины 1930-х гг., фактически до выхода в свет «Краткого курса истории ВКП(б)». Едва ли нужно специально доказывать, что представители «красной профессуры» основное внимание сосредоточили на обосновании общих закономерностей победы Октябрьской революции 1917 г. Причем основой акцент был сделан на характеристике основных движущих сил революции – прежде всего беднейшего крестьянства. В отличие от позитивных оценок деятельности этих социальных сил поведение других социальных сил – дворянства и буржуазии изображалось в исключительно негативных красках. В таком же духе освещалась «антинародная» внутренняя и внешняя политика царизма.

Что же касается освещения других проблем и сюжетов, то для историографии данного периода были характерны, во-первых, показ генезиса, формирования и функционирования российской социал-демократии; становление и кристаллизация внутри нее ленинской партии нового типа, а также ее размежевание с оппортунистическими элементами; ее окончательный разрыв с кратковременными мелкобуржуазными попутчиками по борьбе с самодержавием. Историография данного периода не обошла своим вниманием революцию 1905–1907 гг. (кстати, интерпретируемую как собственно русскую), при этом было обращено внимание на характеристику и расстановку классовых сил, деятельность I и II Государственной думы. Характеризуя предпосылки революции 1905–1907 гг., исследователи в данный период делали акцент на расслоении и даже пауперизации крестьянства; на расширении форм и методов социальной войны в деревне и городе. Одновременно политика (внутренняя и внешняя) самодержавия однозначно характеризовалась как антинародная, рассчитанная на подавление массовых крестьянских, рабочих и солдатских выступлений; на обострение национальных и конфессиональных противоречий, на осуществление колониальных захватов (русско-японская война).

Вместе с тем следует отметить, что в это время появился ряд интересных документальных публикаций, которые, с одной стороны, широко использовались в чисто пропагандистских целях, но с другой – способствовали расширению источниковой базы исторических работ. Из опубликованных источников данного периода хотелось бы обратить внимание на материалы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, издания воспоминаний участников революции 1905–1907 гг. Много интересных материалов и документов было опубликовано в журнале «Красный архив».

После выхода «Краткого курса» и массовых репрессий 1930-х гг., непосредственно коснувшихся и представителей исторического цеха, положение в исторической науке, в том числе и по проблематике конца ХIХ – начала ХХ века, существенно изменилось. Наряду с сокращением документальных публикаций (в том числе из-за закрытия ряда исторических журналов) усилилась «цензурная селекция» новых публикуемых источников. Как и в предшествующий период, акцент был сделан на изучении истории партии большевиков и ее борьбе с идейно-политическими противниками всех направлений и уровней, на разоблачении внутренней (по аграрному, рабочему и национальному вопросам) и внешней политики (разоблачение ее колонизаторской и захватнической сущности). Продолжалось изучение различных социальных и национальных движений, наметилась тенденция к более обстоятельному изучению деятельности III и IV Государственной думы. Наметилась тенденция перехода от индивидуальных монографий