После таких размышлений он стал думать о средствах, которые ему следовало употребить, чтобы увидеться с нею. Он счел, что у него нет больше причин скрывать свою страсть от видама де Шартра. Он решился поговорить с видамом и объявить ему свои намерения относительно его племянницы.

Видам был тогда в Париже; все съехались туда готовить себе экипажи и наряды, чтобы сопровождать короля, который должен был везти королеву Испании. Господин де Немур отправился к видаму и искренне признался ему во всем, что до той поры от него скрывал, за исключением чувств к нему принцессы Клевской; он не хотел показывать, что их знает.

Видам выслушал его рассказ с великой радостью и уверил его, что, даже не зная о его чувствах, он часто думал с тех пор, как принцесса Клевская овдовела, что она единственная женщина, достойная его. Господин де Немур просил его устроить так, чтобы он мог поговорить с ней и узнать, в каком она расположении.

Видам предложил свезти его к ней; но господин де Немур рассудил, что она сочтет это неуместным, поскольку никого еще не принимала. Они сошлись на том, что видам под каким-нибудь предлогом попросит ее приехать к нему, а господин де Немур поднимется туда по потайной лестнице, чтобы его никто не увидел. Все произошло так, как они задумали: принцесса Клевская приехала, видам вышел ее встречать и провел в большую комнату в глубине своих покоев.

Спустя какое-то время там появился господин де Немур, словно бы заехал случайно. Принцесса Клевская была до крайности поражена, увидев его; она зарделась и постаралась скрыть свой румянец. Видам поговорил сначала о посторонних предметах, а затем вышел, сославшись на то, что должен отдать кой-какие распоряжения. Принцессе Клевской он сказал, что просит ее оказать честь его дому и что он скоро вернется.

Трудно выразить, что почувствовали господин де Немур и принцесса Клевская, впервые оказавшись наедине и получив возможность поговорить. Какое-то время они оставались безмолвны; наконец господин де Немур нарушил молчание, сказав:

– Простите ли вы господину де Шартру, сударыня, что он дал мне случай увидеть вас и поговорить с вами, чего вы всегда так жестоко меня лишали?

– Я не должна ему прощать, – отвечала она, – что он забыл, в каком я положении и какой опасности он подвергает мое доброе имя.

Произнеся эти слова, она хотела уйти, но господин де Немур удержал ее, возразив:

– Не бойтесь ничего, сударыня; никто не знает, что я здесь, и никакие опасности вас не подстерегают. Выслушайте меня, сударыня, выслушайте меня если не по доброте, то хотя бы ради себя самой, чтобы избавить себя от тех крайностей, куда неизбежно завлечет меня страсть, над которой я более не властен.

Принцесса Клевская в последний раз уступила своему чувству к господину де Немуру и, устремив на него нежный и пленительный взгляд, сказала:

– Но чего вы ждете от той милости, которой у меня просите? Вы, быть может, раскаетесь в том, что добились ее, а я непременно буду раскаиваться, что ее вам оказала. Вы заслуживаете участи более счастливой, чем та, что выпадала вам до сих пор и может поджидать вас в будущем, если только вы не поищете ее в другом месте!

– Мне искать счастья в другом месте, сударыня! – воскликнул он. – Да есть ли другое счастье, кроме как быть любимым вами? Хотя я ни разу не говорил с вами, я не могу поверить, что вы не знаете о моей страсти и не знаете, что это страсть самая искренняя и пылкая, какая только может быть. Какому она подвергалась испытанию из тех, что вам неведомы! И какому испытанию вы подвергаете ее вашей суровостью!

– Коль скоро вы хотите, чтобы я объяснилась с вами, и я на это решилась, – отвечала принцесса Клевская, садясь, – я буду говорить с такой откровенностью, какая не свойственна обыкновенно особам моего пола. Не стану вам говорить, что я не замечала ваших чувств ко мне; быть может, вы мне и не поверили бы, если б я это сказала. И вот я признаюсь вам не только в том, что их видела, но и что я видела их такими, какими вы желали бы мне их представить.

– Но если вы их видели, сударыня, – прервал он ее, – возможно ли, чтобы они вас не тронули? И смею ли я вас спросить: неужто они вовсе не оставили впечатления в вашем сердце?

– Вы можете судить о том по моему поведению, – сказала принцесса, – но я хотела бы знать, что вы об этом думаете.

– Я должен быть счастливее, чтобы осмелиться вам это сказать, – отвечал он, – и мой удел никак не соотносится с тем, что я бы вам сказал. Единственное, что я могу поведать вам, сударыня, – это страстное желание, чтобы вы не признавались принцу Клевскому в том, что скрывали от меня, и чтобы вы скрывали от него то, что дали мне увидеть.

– Как вы могли узнать, – спросила она, покраснев, – что я в чем-то призналась принцу Клевскому?

– Я узнал это от вас самой, сударыня, – сказал он, – но чтобы простить мне дерзость вас подслушивать, вспомните, злоупотребил ли я тем, что услышал, пошел ли я дальше в своих надеждах и стал ли более настойчив в попытках поговорить с вами?

Он начал ей рассказывать, как случилось, что он слышал ее беседу с принцем Клевским; но она прервала его, не дав ему закончить.

– Не говорите мне больше ничего, – сказала она, – теперь я вижу, откуда вы так хорошо осведомлены. Вы уже показались мне слишком сведущим у дофины, которая узнала эту историю от тех, кому вы ее поведали.

Тут господин де Немур рассказал ей, как все это произошло.

– Не надо оправдываться, – возразила она, – я давно вас простила, даже без ваших объяснений. Но коль скоро вы узнали от меня самой то, что я намеревалась скрывать от вас всю свою жизнь, я признаюсь вам, что вы внушили мне чувства, которые были мне неведомы до встречи с вами и о которых я имела так мало понятия, что поначалу они были мне удивительны, и это еще усилило то смятение, какое обыкновенно их сопровождает. Я делаю вам это признание с меньшим стыдом, так как делаю его тогда, когда могу при этом не совершать греха и когда вы видели, что поведением моим руководили не мои чувства.

– Думаете ли вы, сударыня, – воскликнул господин де Немур, бросаясь перед ней на колени, – что я не умру у ваших ног от радости и восторга?

– Я сказала вам только то, – отвечала она с улыбкой, – что вам и так слишком хорошо известно.

– Ах, сударыня, – возразил он, – это вовсе не одно и то же – знать о том волею случая или услышать от вас самой и убедиться, что вы хотите, чтобы я это знал!

– Это правда, – сказала она, – я хочу, чтобы вы это знали, и мне приятно вам это говорить. Я даже не знаю, не говорю ли я это скорее ради себя самой, чем ради вас. Ведь это признание не будет иметь продолжения, и я буду следовать тем строгим правилам, какие налагает на меня мой долг.

– Вы так не думаете, сударыня, – отвечал господин де Немур, – никакой долг вас не связывает более, вы свободны; и если бы я смел, то сказал бы вам, что в вашей воле сделать так, чтобы однажды долг потребовал от вас хранить те чувства, что вы питаете ко мне.