— Что все? — устало спросил Алексей.

— Кто организатор, каким именно образом была вывезена бронетехника, механизм перегона самолетов — все… Алексей обратил внимание на то, что особист старательно избегает слов «кража», «угон», «похищение», заменяя их более нейтральными «вывезена», «перегон», однако это, как ни странно, абсолютно не взволновало его, не возмутило, что непременно произошло бы еще пару недель назад. Теперь же он только посмотрел на особиста и отвернулся.

— Это я знал и так.

— Да, но доказательства… Проскурин, Латко и вы, капитан, очень помогли нам с доказательствами. Впрочем, все оказалось бы куда сложнее, если бы не пара грубейших промахов самого Саликова. Один из помощников Алексея Михайловича собрал солидный компромат на всех организаторов аферы: на Саликова, Сивцова, Щукина. Видимо, решил подстраховаться. Теперь этот компромат у нас. И чего там только нет… Жаль, Саликов погиб.

— А вот мне не жаль, — буркнул Алексей. — Ни капельки.

— Сивцов покончил с собой, выбросившись из окна, — продолжал особист, пропуская слова Алексея мимо ушей. — Как только узнал, что поезд взорван, так и…

— Какой поезд?

— Что значит «какой»? Состав с самолетами и бронетехникой.

— Да поймите же вы, афера заключалась вовсе не в продаже самолетов и танков. Дело совсем в другом.

— Разбираться в этом предоставьте нам, хорошо? — Особист обстоятельно затянулся и неторопливо стряхнул пепел. — Как я упоминал, подполковник Сивцов выбросился из окна…

— И что теперь?

— Щукин отстранен от должности, — сообщил особист, давя окурок в пепельнице, — в данный момент ведется следствие. Затем состоится судебное разбирательство…

— …и его торжественно препроводят на пенсию, — спокойно, себе под нос, закончил Алексей. — Наверняка еще и персональную дадут.

— Вряд ли. Вы, Алексей Николаевич, пройдете курс психологической реабилитации.

— И тоже буду препровожден на пенсию. Только мне-то персональной не дождаться. Ну да черт с ней. Обычной обойдусь.

— Можете пойти преподавателем. В то же КВВАУЛ, например. У вас же колоссальный опыт летной работы. Алексей невесело усмехнулся:

— Да. И по части выживания тоже.

— Но в этом нет моей вины, верно? Семье полковника Латко назначат соответствующую пенсию. Семье майора Проскурина тоже.

— У Проскурина нет семьи.

— У Валерия Викторовича есть жена и сын. Они в разводе, но мальчишке еще расти и расти, а времена сейчас, сами знаете, не сахар. Кроме того, у майора есть престарелые родители. Им тоже выплатят компенсацию в связи с потерей кормильца. Алексей замолчал, раздумывая.

— А что с тем грузом, который перевозил третий состав?

— Что вы имеете в виду? — непонимающе посмотрел на него особист.

— Третий состав. Тот самый, который я… с которым произошло крушение?

— Вы что-то путаете, Алексей Николаевич, — усмехнулся капитан. — Ни о каком крушении нам ничего не известно.

— Был же третий состав, — начал Алексей, но особист мгновенно перебил его:

— Не было! Был эшелон, перевозивший самолеты и бронетехнику, и был второй, подменный. Ни о каком третьем составе никто ничего не слышал.

— Вертолеты. В пяти вагонах этого третьего состава перевозили вертолеты «КА-50». «Черные акулы», — упрямо повторил Алексей.

— Да бог с вами, Алексей Николаевич! — засмеялся особист. — О чем вы говорите? «Черные акулы» похитить нельзя. Это чрезвычайно редкие машины. Они все на контроле ГУМО‹ГУМО — Главное управление Министерства обороны.›. Алексей все понял. За кражу вертолетов придется отвечать тем, кто якобы непричастен к похищению «МиГов» и танков. Но никому не хочется совать голову в петлю. Пропажу трех «Черных акул» спустят на тормозах, раскрутив дело с самолетами. Они так ничему и не научились.

— М-да… — протянул Алексей угрюмо, с силой сжимая кулаки. — Знаете, что я вам скажу? Гады вы, ребята, вот что. Самые настоящие сволочи. Профессиональные. И дураки. Сволочи и дураки.

— Скажите еще спасибо, что нашлись бесспорные доказательства похищения самолетов и бронетехники, — вдруг понизив голос до шепота, резко сказал особист. — В противном случае те, кто сидит там, — он указал пальцем на потолок, — не поленились бы навесить на вас все смертные грехи. Только благодаря наличию этих доказательств вы сейчас на свободе, а не в КПЗ.

— Ну и ну! — изумленно выдохнул Алексей. — Да вы соображаете, что говорите?

— Соображаю, — жестко отрубил особист, и глаза его из добродушных вдруг сделались острыми и злыми. Совсем как у Сулимо. — В том-то и дело, что соображаю. Вы лучше подумайте сами, не глупый же человек, кому охота расписываться в таком бардаке? Танки десятками воруют, самолеты. Особо секретные вертолеты — и те умудрились украсть. Значит, либо кто-то там, — еще один кивок, — был в курсе и соответственно в доле, либо в армии творится такое, что всю генеральскую верхушку надо снимать к такой-то матери. Гнать от кормушки в три шеи. Тут выход один — искать козла отпущения и дать всем выпустить пар. Хорошо, нашлись доказательства, что виной всему Щукин, Саликов и Сивцов. А если бы их не было? Кого принялись бы топтать? Что, молчишь? Так я сам скажу: тебя. Тебя, Проскурина и Латко. «Прикрыли» бы технику, спешно легализовали бы эту мифическую часть и влепили бы тебе, родной, лет пятнадцать. А скорее всего «вышку». Благо Проскурин и Латко уже на том свете. Неужели ты думаешь, что там стали бы докапываться до истины? Подставили бы тебя как козлика, и все шито-крыто. — Особист достал вторую сигарету, закурил и уже нормальным голосом добавил: — Так что, капитан, сиди и не рыпайся. Молчи себе в тряпочку, интервью не давай и вообще будь тише воды ниже травы. Это мой тебе дружеский совет, раз уж ты родился в рубашке и уцелел во всей этой катавасии. Забудь об этих вертолетах и отдыхай себе в санатории. А в битвы динозавров не лезь — затопчут.

— Твою мать… — только и смог выдохнуть Алексей. Он уже понял, что особист прав. Так оно, наверное, и было бы. Но когда тот вытащил правду из дерьма, корявую, уродливо-жуткую, воняющую, непристойную, ему стало страшно. Настолько страшно, что даже волосы на голове зашевелились. На мгновение показалось, будто его окунули в выгребную яму, подтолкнули к пропасти и дали заглянуть в черную бездонную пустоту. А он уже падал и падает. Все тридцать семь лет своей жизни. И будет падать до самой смерти, если только вдруг что-нибудь кардинально не переменится. Но это вряд ли. А вместе с ним падают остальные. Этот особист, прохожие на улице, солдаты, продавцы, рабочие — все. Дружно. Они поймут, насколько глубока пропасть, когда долетят до дна и грохнутся в смрадное болото. Но произойдет это в самом конце пути. С последним вздохом.

— Я пошел. — Алексей поднялся. — Все. Устал. Спасибо за совет.

— Не за что. — Вопреки ожиданиям, особист не стал хватать его за руки, останавливать, кричать. Нет. Он лишь принялся складывать бумаги, лежащие на столе. И только когда Алексей взялся за ручку двери, сказал: — Я понимаю, капитан. Я все понимаю. И чтобы тебе было легче молчать, запомни: ты обязан держать всю информацию, касающуюся этого дела, в строжайшей тайне в интересах следствия. Соответствующую бумагу подпишешь завтра. И не делай глупостей. Не стоит. Алексей замер на секунду, хотел что-то сказать в ответ, но не сказал. Резко дернул дверь и вышел. А особист отложил бумаги, взял из пепельницы недокуренную сигарету, затянулся глубоко и уставился в стену пустым, отрешенным взглядом, словно смотрел в будущее. Он сидел и курил, на пухлых губах застыла странная, чуть различимая улыбка, и крохи пепла, как осенние листья, срывались с сигареты и падали на стол. Он просто сидел, курил и улыбался.