исполнительскую конструкцию, точнее, возможное исполнительское решение (диалог, может быть, единственно возможное).

1. В «Быть или не быть – вот в чем вопрос» чаще всего делается главная ошибка: «Быть или не быть?» трактуется как вопрос, а «вот в чем вопрос!» читается как ответ. Монолог тут же гибнет, отделенный от своей экспозиции, от вопроса в целом. Тут в финале фразы не точка, а интонация повисшего вопроса, это не противопоставление мыслей, а скорее мыслей-эмоций, ибо если не будет ясно, что «быть» – надо, но мучительно, а «не быть» горько, но выход из положения, то смысл пропал. Этот смысл может быть выражен только в эмоциональной окраске (силе тоски, муки, невыразимой боли и т. д.) – это последний вопрос перед последним решением. Раздвоенность Гамлета остается, но становится вполне человеческой, и тогда Гамлет – не выражение «гамлетизма», а одно из самых глубоких выражений человека. Особость Гамлета – это особость человека, а не фигуры, не философского положения.

И далее весь монолог строится как нарастающее эмоциональное прозрение. Он оттого так глубок, что Гамлет глубоко взволнован, и не только мыслью, и не столько ею, сколько той мукой, которая ее рождает, сколько той страстью, с которой он, наконец, хочет разрубить гордиев узел: желание жить и невозможность этого – те муки, которые постигают дух человеческий в нашем мире. Но он уже в той стадии, когда жить считает себя обязанным, а мечтал бы умереть. (Это его конкретность!)

Монолог надо читать так, чтобы в конце его Гамлет от этого нарастающего волнения-прозрения (именно эмоционального и именно прозрения) мог бы умереть…

Вот какой по структуре монолог надо написать Ларсену!

02.09.85 г. Понедельник

Сегодня Паша уже пошел в школу…

А у нас все не сложилось – полил дождь… Но все-таки часть сцены сняли, часть сократили, а часть оставили на Москву… А все оттого, что румыны без зазрения совести не подготовили объект, его из интерьера пришлось вынести на натуру, а на натуре не все могло происходить (нельзя и неоткуда доставать гроссбух, тем более бриллианты).

Играл, наверное, плохо: ни у меня, ни у кого праздника не было. Хотя «плохо» сказать нельзя – сыграл, как хочется, но не было чего-то главного в самом исполнении, это могла быть (по рисунку) только импровизация, но мы ее слишком уже затвердили. И установка на один дубль убивает импульс импровизации.

Но по дороге на съемку перепридумал и даже переписал им весь сценарий… и очень неплохо. Зачем? Меня никто об этом не просит…

Собой опять недоволен. Моя «хорошесть» всем надоест, если уже не надоела. Опять одеяло на себя. А вот мой друг не расстраивается и… играет. А я играю, ношусь… Ничего… «Я побит, начну сначала».

Как все непросто в себе исправить! Мне 55 лет, и вдруг я понимаю, что это большая, упорная работа… По очень разным направлениям. Мало сменить установку, надо выработать в себе качества… постоянства… Только бы Лена дождалась этого.

Я далеко, я далеко,

Я далеко от вас!

Я тут в горах, как облако,

Мне нелегко сейчас.

Я тут скитаюсь между гор,

На всех семи ветрах,

И столь широкий кругозор

В душе рождает страх!

Видны такие дали мне,

Каких и не хотел!

И если б только дали мне,

Я б вовсе улетел.

Я б прилетел к тебе на миг

И нежным облаком приник…

03.09.85 г. Вторник

Досняли два плана на вилле Фогга. Пошел по магазинам. Нашел Паше хороший свитер, Лене пояс, себе кепочку, ушли почти 1000 лей. Странно, но факт: тут купить нечего. Еще в Бухаресте, наверное, можно было бы что-то найти Лене, но тут – каюк! Очень обидно приезжать с пустыми руками: можно, конечно, накупить всем мелочей, но… как-то не привык я ничего интересного не привезти, а без подарка Лене – просто тоска. Я, по-моему, видел тут все – даже не знаю, как израсходовать деньги, да еще за то время, что останется завтра.

Не забыть бы купить Вальке (гримеру) расчески, да и Алле надо бы привезти подарочек. Надо бы и Олегу что-то купить, и Марине, и Гере с Ниной – но ничего не находится. К тому же все будет зависеть от того, что я смогу купить, как основное.

Вот еще переживания на мою голову!

Завтра – начало роли (особняк Тайсона), придумалась реплика:

– Я заранее знаю, что вы мне скажете и что я вам отвечу, но видеть вас – слишком большое удовольствие. (Я наизусть знаю…)

Очень буду просить выйти в плащах.

Завтра – разговор с ребятами <Краснопольским и Усковым>. Стоит ли рассказывать все или даже оставить письмо (у меня действительно хорошее предложение для них)… Или не стоит?

А то рождается легенда о Ролане – разрушителе сценариев.

Подготовка к Ленинграду на исходе ночи

Первое, что надо будет сделать, – это спокойно разобраться в ситуации, которая сложилась. Я убежден, что Костя ничего не сложит к моему приезду (не успеет, ибо снимает горящий город). А 26-го я еду в Берлин на десять дней, которые, как я подсчитал, нужны Косте со мной, – это 14–24-е без выходных! Если считать, что три дня нужны на подготовку к этим десяти, то 10-го надо смотреть материал, а 11-го обсуждать… Это тоже нереально…

Все это надо будет иметь в виду, приехав на один день заранее.

Мои рассуждения

Паника естественна: мы завершаем съемки, а Ларсена все нет! Таланта в картине с избытком, получаются самые трудные вещи, а картина никак не прорезается, а вместе с нею и герой (и наоборот).

Оттого-то я устроил бузу, что более ничего не помогает. Мой режиссер меня фактически обманывает. С самого начала он обещает, что доработает сценарий, решит нерешенные вопросы, покажет материал – и все это остается словами.

Слишком все важно – и тема, и проблема, чтобы можно было проглотить и этот подарок судьбы, слишком много отдано сил, жизни и здоровья, чтобы «стоять в стороне».

Тем более что в сложенном материале есть уже некоторая тенденция режиссера в монтаже будущей картины: Ларсен ему не нужен был и в сценарии, оказался не нужен и в монтаже. Тогда-то и возникла паника! Тогда-то и возникла необходимость скандала.

Нерешенные вопросы

Они все те же.

1. Образ Ларсена. Разговоры о «последнем гуманисте» ни в чем