Четырехугольная комнатка была тесновата, стены были оклеены бледно-голубыми обоями с белым рисунком. На стенах висели две огромные географические карты. Вся обстановка состояла из шести стульев вишневого дерева с плетеными сиденьями, упомянутого уже стола да комода со старыми чулками.

Жильбер сел. Старуха поставила перед ним тарелку и принесла истертый прибор, потом поставила перед ним начищенный до блеска оловянный кубок.

– Так вы не пойдете за хлебом? – обратился Жак к жене.

– Незачем, – проворчала она, всем своим видом показывая, что не простила Жаку одержанной им над ней победы, – я обнаружила в буфете еще полбулки. Всего у нас, стало быть, полтора фунта или около того – этого должно хватить.

И она подала суп.

Сначала старуха налила Жаку, потом Жильберу, остатки стала есть сама прямо из супницы.

Все трое ели с большим аппетитом. Оробевший Жильбер старался есть как можно медленнее; он понимал, что стал невольной причиной всех этих семейных дрязг. Однако, как ни старался, он первым опорожнил тарелку.

Старуха бросила на него возмущенный взгляд.

– Кто сегодня заходил? – спросил Жак, отвлекая внимание Терезы.

– Да все, кому не лень, как обычно. Вы обещали госпоже де Буффлер четыре тетради стихов, госпоже д'Эскар – две арии, а госпоже де Пентьевр – квартет с аккомпанементом. Одни явились собственной персоной, другие прислали прислугу. Да куда там! Господин Жак собирал травы, а так как нельзя и отдыхать и в то же время работать, то дамам пришлось уйти ни с чем.

Жак не проронил ни слова, к величайшему удивлению Жильбера, ожидавшего, что старик рассердится. Но так как на сей раз обидные слова касались одного старика, он и глазом не моргнул, выслушивая их.

За супом последовал малюсенький кусочек вареной говядины; он был подан на небольшой фарфоровой тарелке, исцарапанной ножами Жак положил Жильберу крохотный кусочек, будучи под неусыпным оком Терезы, потом взял себе почти такую же порцию и передал блюдо хозяйке.

Она взялась за хлеб и протянула кусок Жильберу.

Кусок был такой тоненький, что Жак покраснел от стыда. Он дождался, пока Тереза отрежет хлеба ему, потом себе, а затем забрал у нее булку и сказал:

– Отрежьте себе хлеба сами, мои юный друг, и ешьте досыта, прошу вас. Хлеб жалко давать тому, кто его не бережет.

Затем было подано блюдо зеленых бобов в масле.

– Взгляните, какая у нас зеленая фасоль, – проговорил Жак, – это из наших запасов, и нам она кажется очень вкусной.

Он передал блюдо Жильберу.

– Благодарю вас, сударь, за прекрасный ужин, – отвечал тот, – я сыт.

– Господин иного мнения о моей фасоли, – с кислой миной заметила Тереза, – он, вероятно, предпочитает свежую фасоль, да нам это не по карману.

– Что вы, сударыня. Ваша фасоль изумительна, и я бы с удовольствием ее отведал, но я всегда ем только одно блюдо.

– А воду вы пьете? – спросил Жак, протягивая ему бутылку.

– Всегда, сударь.

Себе Жак налил немного неразбавленного вина.

– А теперь, женушка, – сказал он, ставя бутылку на прежнее место, – прошу вас приготовить молодому человеку постель, он очень устал.

Тереза выронила вилку и с испугом уставилась на мужа.

– Приготовить постель? Да вы с ума сошли! Вы хотите оставить его на ночь? Может, вы собираетесь уложить его в своей постели? Да нет, он просто потерял голову… Вы, должно быть, решили открыть пансион? В таком случае на меня можете не рассчитывать. Поищите себе кухарку и служанку. С меня довольно вас одного, я не собираюсь убирать за другими.

– Тереза! – строго и внушительно сказал Жак. – Выслушайте меня, дорогая: это всего на одну ночь, молодой человек в первый раз в Париже, я его сюда привел. Я не хочу, чтобы он ночевал на постоялом дворе, даже если мне придется уступить ему свою постель.

Старик уже второй раз пытался действовать наперекор жене. Он замолчал и стал ждать, что она скажет.

Пока он говорил, Тереза не сводила с него внимательных глаз, следя за каждым мускулом его лица. Кажется, она поняла, что бороться бесполезно, и резко переменила тактику.

Ей не удалось одолеть Жильбера – тогда она решила сделать вид, что принимает его сторону. Да ведь на самом деле союзники чаще всего и предают!

– Раз вы привели этого юношу в дом, – сказала она, – стало быть, вы хорошо его знаете, и тогда ему лучше остаться у нас. Я постелю ему в вашем кабинете, рядом с бумагами.

– Нет, нет, – с живостью возразил Жак, – кабинет не место для ночлега: можно нечаянно поджечь бумаги.

– Подумаешь, несчастье! – пробормотала Тереза. Она громко спросила:

– Тогда, может, в прихожей, рядом с буфетом?

– Тоже не годится, – Ну, я вижу, что, несмотря на наше желание ему помочь, это невозможно, потому что остаются только наши с вами спальни.

– Мне кажется, Тереза, что вы плохо ищете.

– Я?

– Ну конечно! Разве у нас нет мансарды?

– Вы имеете в виду чердак?

– Да нет, какой же это чердак? Скорее верхняя комната, вполне подходящая, с видом на восхитительные сады, а в Париже это не часто встретишь.

– Да мне все равно, сударь, – заметил Жильбер, – я за счастье почту переночевать и на чердаке, клянусь вам.

– Это невозможно, – возразила Тереза, – я там сушу белье.

– Молодой человек ничего не тронет, – проговорил старик. – Друг мой, будьте осторожны и проследите, чтобы ничего не случилось с бельем нашей хозяюшки, не так ли?

– Можете быть покойны, сударь. Жак поднялся и подошел к Терезе.

– Видите ли, дорогая, я не хотел бы потерять этого юношу. Париж – опасный город, а здесь мы за ним присмотрим.

– Вы решили заняться его воспитанием? Так ваш ученик будет платить за пансион?

– Нет, но я вам ручаюсь, что он ничего не будет вам стоить. Начиная с завтрашнего дня, он будет питаться отдельно. А что касается ночлега, то, так как мы почти не пользуемся мансардой, позволим ему пожить там даром.

– Как все бездельники скоро находят общий язык! – пожимая плечами, пробормотала Тереза.

– Сударь! – сказал Жильбер, более хозяина уставший от этой борьбы, в которой приходилось отвоевывать пядь за пядью. Его унижало такое гостеприимство. – Я не привык никого стеснять и, уж конечно, не стану мешать и вам, ведь вы были так добры ко мне! Позвольте мне удалиться. Когда мы с вами шли по мосту, я заметил по ту сторону деревья, а под ними – скамейки. Уверяю вас, что я прекрасно высплюсь на одной из них.

– Ну да, – проговорил Жак, – не хватало только, чтобы вас, словно бродягу, забрал патруль!

– Вот хорошо бы!.. – едва слышно пробормотала Тереза, прибиравшая со стола.