Шрифт:
Интервал:
Закладка:
16-го июня 1918 г.
Антокольский о теософских, беатриченских, ясновидящих – непременно девических! – шеях:
«Такое впечатление, что они ее из лейки поливают».
* * *
Аский о Н: «Он – гётеянец. Т. е. – нет – я неверно сказал, я хочу сказать, что к нему по ночам является пудель или Mater Dolorosa»[133].
* * *
– В Польше есть почетная должность сторожа могилы Костюшко.
* * *
4-го июля 1918 г.
Аля: – «М! Что такое – бездна?»
Я: – «Без дна».
Аля: – «Значит, небо – единственная бездна, потому что только оно одно и есть без дна».
* * *
– «Марина! Неужели ты все эти стихи написала? Мне даже не верится – так прекрасно!»
* * *
6-го июля 1918 г.
«– Марина! Мы с тобою в разряженных именах: Ариадна – Марина».
* * *
Н (о подвиге):
– Самоуничижение – такой же инстинкт, как самосохранение.
* * *
Разница между мной (ребенком) и Алей:
– У Али восторг к своему (своей породе в мире) перевешивает сильное отвращение к чужому.
У меня – наоборот. (Было и есть).
* * *
Аля (пропустив, по свойственной ей медлительности, шарманщика):
– Марина! Я не особенно жалею, когда пропускаю какую-нибудь радость, а когда горе – жалею. Я только одного горя бы не жалела: видеть черта.
* * *
Аля:
– «Марина! –
С какой стороны – страна старины?» (В Кремле).
«Марина! Как старый лев лучше, чем старая женщина!»
* * *
Глядя в небо:
– «Марина! Как голубизна загребает белизну!»
* * *
– «Марина! Голова у меня тяжелая, как у памятника, только не на вес».
17-го июля 1918 г.
Хаос, взятый на учет.
* * *
Беззащитность рукописи (я).
* * *
30-го июля 1918 г.
Аля: – «Марина! Если бы твое кресло не было мягкое, оно было бы настоящее жесткое кресло».
* * *
Александр Македонский, разрубая Гордиев узел, просто груб.
* * *
Лунная ночь в городе всегда готична.
* * *
Саламандра не огненна, она – огнеупорна. Какой безумный холод, чтобы жить в огне!
* * *
31-го июля 1918 г.
– «Мама! Я не могу спать! У меня такие острые думы!
– Марина! Мне кажется – нет людей духа. Не духа, когда дышишь, а того, другого. Ты меня понимаешь?»
* * *
1-го августа 1918 г.
– «Где дыра, а сквозь дыру – синее небо, там – Италия». (Н)
* * *
Аля: – «Марина! Когда ты пишешь – ты только водишь рукой, а пишет – душа».
* * *
Аля, о видении ангела: лицо неяркое, как луна, а глаза нарисованные, а внутри – точно простокваша.
* * *
«У меня горе тяжелое, как железо, как бомба».
* * *
– Воспоминание: этим летом я как-то после купанья сидела на песке. Подошла огромная белая лохматая собака и села рядом. И вот, Надя: «Чтой-то, барыня, странно на вас глядеть: на одного-то слишком много надето, а у другого – чего-то не хватает».
(Много шерсти у пса, отсутствие одежды – у меня).
* * *
Два источника гениальности женщины: 1) её любовь к кому-нибудь (взаимная или нет – все равно), 2) чужая нелюбовь.
* * *
Бездарна женщина: когда не любит (никого), когда ее любит тот, кого она не любит.
* * *
Когда нет мужчин, я о них никогда не думаю, как будто их никогда и не было.
* * *
21-го августа 1918 г.
Еда иногда пахнет совсем не едой: приключением, грустью (запах кухни большого отеля).
* * *
Аля: – «Марина! Я хотела бы написать книгу про все. Только я бы не хотела ее продавать, я бы хотела, чтобы она у нас осталась, чтобы ее могли читать только родные: душевно-родные и другие»…
* * *
Марина! А у тебя иногда дикие глаза: в них степи, ночь…
* * *
На днях разбился верхний свет в столовой. Стекла вдребезги, кирпичи, штукатурка, звон. Мы с Алей еле спаслись. Аля, в слезах: – «Марина! я жалею книги!»
– «Какие книги?»
– «Ведь дом рушится!»
* * *
– «Да! И если ты через 10 минут не будешь готова, я тебя не возьму ни гулять, ни в Кремль, и не дам тебе чаю!»
– «А я тогда буду жить как святые! И буду писать 8 страниц в день!»
(В реплике – ни самолюбия, ни самомнения, ни смирения – сразу сжилась).
* * *
Я – le contre – coup du fait[134].
* * *
Мужчины и женщины мне – не равно близки, равно – чужды. Я так же могу сказать: «вы, женщины», как: «вы, мужчины». Говоря: «мы – женщины», всегда немножко преувеличиваю, веселюсь, играю.
* * *
Июльское солнце я чувствую черным.
* * *
Аля, 27-го августа 1918 г., в кухне, за ужином – ко мне и Наде:
«Вы тут все про дворников говорите, а я думаю про свою серебряную страну».
* * *
Из письма:
Нас делят, дружочек, не вещи высокого порядка, а быт. Согласитесь, что не может быть одинаковое видение от жизни у человека, кый весь день кружится среди кошелок, кухонных полотенец, простонародных лиц, вскипевшего или не вскипевшего молока и человека, в полном чистосердечии никогда не видавшего сырой моркови.
Женщине, если она человек, мужчина нужен, как роскошь, – очень, очень иногда. Книги, дом, забота о детях, радости от детей, одинокие прогулки, часы горечи, часы восторга, – что тут делать мужчине?
У женщины, вне мужчины, целых два моря: быт и собственная душа.
* * *
Я абсолютно déclassée[135]. По внешнему виду – кто́ я? 6 ч. утра. Зеленое, в три пелерины, пальто, стянутое широченным нелакированным поясом (городских училищ). Темно-зеленая, самодельная, вроде клобука, шапочка, короткие волосы.