хайтека гораздо менее надежны, чем какие-нибудь примитивные орудия. Керамика лежит тысячелетиями, а микросхемы стремительно превращаются в пыль. Но заметьте: нужен очень высокий технологический уровень, чтобы похоронить целый город под обелиском. Если амарантийцы оказались на это способны, у нас нет оснований думать, что они не могли добраться до границ своей солнечной системы, а может, и выйти за ее пределы.

– Уж не думаете ли вы, что амарантийцы достигли других солнечных систем?

– Я этого не исключаю.

Садзаки усмехнулся:

– И где же они теперь? Я допускаю, что одна технологическая цивилизация может быть начисто стерта другой – но только при условии, что она не успела распространиться на многие миры. Иначе бы она что-то оставила после себя.

– Возможно, так и случилось.

– Мир около нейтронной звезды? Вы рассчитываете найти там ответы на свои вопросы?

– Если бы я знал ответы, не было бы причин туда лететь. – Силвест опустил подбородок на сцепленные пальцы. – Вы доставите меня как можно ближе к этой планете и обеспечите мою безопасность на время исследования. Если для этой цели придется использовать грязные штучки с вашего корабля, вы передадите их в мое распоряжение!

Хегази выглядел заинтересованным и в то же время испуганным.

– Думаете, мы можем там встретиться с чем-то таким, против чего понадобится самое мощное оружие?

– А разве осторожность бывает лишней?

Садзаки повернулся ко второму триумвиру. На мгновение почудилось, что, если бы никого, кроме них, в каюте не оказалось, они обменялись бы мыслями молча, как компьютеры. Когда они заговорили, это было своего рода повторением их мыслей, предназначенным для Силвеста.

– То, что он сказал об устройстве типа «мертвая рука» в его глазах, – это возможно? Я имею в виду уровень технологии на Ресургеме. Успели бы они поставить такую штуковину за то малое время, которым располагали?

Хегази потребовалось время для ответа.

– Я думаю, Юдзи-сан, что не учитывать такую возможность мы не можем.

Вольева пробудилась ото сна в корабельном лазарете, в палате для выздоравливающих. Она не нуждалась в специальном уведомлении о том, что пробыла без сознания не час и не два, а несколько суток. Достаточно было прислушаться к своим ощущениям – мозг был вялым, как будто проспал целую вечность. Следовательно, ранение было не из легких, как и процесс излечения.

Ей уже случалось чувствовать себя так, будто она проспала чуть ли не всю жизнь, хотя на самом деле прикорнула совсем ненадолго. Но не теперь. Ее нынешние сны были долгими и насыщенными событиями, как длинные и сумбурные сказки дотехнологической эпохи. Казалось, она заново переживает свои приключения, которых хватило бы на много толстенных томов.

Однако в памяти от этих снов осталось очень мало. Илиа была на борту своего корабля, потом вне его… Где именно – неясно… Потом произошло что-то ужасное. Все, что ей запомнилось, – это грохот и ярость. Но как это понимать? Где она побывала и что с ней случилось?

Смутно – первоначально казалось, что это случайный обрывок сна, – она вспомнила Ресургем. Затем стали возвращаться события, и этот процесс не был подобен сходу лавины или наступлению прилива, а скорее напоминал пробуксовку машины в грязи. Мозг исторгал бессвязные, хаотически перемешанные обрывки воспоминаний. Но когда удалось расположить их в более или менее удовлетворительной хронологической последовательности, Вольева вспомнила ультиматум, произнесенный с орбиты ее голосом замершему в ужасе миру. А еще позже – спуск в сердце бури, и страшный жар, и потом столь же страшный холод в животе… И наконец, стоящую над ней Суджик – это ее рука причиняла боль.

Открылась дверь, вошла Ана Хоури. Одна.

– Проснулась? – сказала та. – Так я и думала. Я поставила здесь прибор, чтобы сообщил мне, когда твоя нейронная активность дойдет до порога трезвого мышления. Хорошо, что ты снова с нами, Илиа. Твоя умная голова тут лишней не будет.

– Сколько… – Голос был вялым, надломленным, поэтому Вольева начала снова: – Сколько времени я пролежала? И где мы вообще?

– Десять дней после ранения… Но это долгая история, мы еще вернемся к ней. Как ты себя чувствуешь?

– Бывало и хуже. – И тут же Илиа поймала себя на обмане: она не могла вспомнить случая, когда бы чувствовала себя столь же мерзко. Но почему-то ей казалось, что в подобных ситуациях принято говорить именно так. – А что за ранение?

– Похоже, ты кое-что подзабыла.

– Хоури, ответь на вопрос.

Ана приблизилась к Вольевой, а комната взяла на себя труд подвести для нее тяжелое кресло прямо к постели.

– Суджик, – сказала Хоури. – Она пыталась убить тебя на Ресургеме. Ты это помнишь?

– Не очень.

– Мы спустились за Силвестом, чтобы доставить его на корабль.

Вольева молчала. Имя этого человека прозвенело в ее голове с каким-то металлическим тембром, будто скальпель, упавший на пол.

– Силвест… Да. Я помню, что мы нашли его. Удалось доставить? Садзаки получил, что хотел?

– И да и нет, – ответила Хоури после недолгой заминки.

– А Суджик?

– Она хотела тебя убить из-за Нагорного.

– Понятно… Что ж, на всех не угодишь.

– Я думаю, повод у нее все-таки был. Она надеялась, что я приму ее сторону.

– И?

– Я ее прикончила.

– Из этого следует, что ты спасла мне жизнь? – Впервые Вольева подняла голову с подушки. Ощущение было такое, будто голова привязана к кровати эластичным проводом. – Бросай ты это занятие, Хоури, пока в привычку не вошло. Еще одна смерть… Пожалуй, следует ожидать, что Садзаки начнет задавать вопросы.

Сейчас она не отважилась бы на большее. Такие слова любой старший по команде мог сказать юнге. Для того, кто подслушивал, оно не обязательно означало, что Вольева знает о Хоури больше, чем другие триумвиры.

И в то же время желание предостеречь было искренним. Первая смерть – в тренировочном зале, другая – на Ресургеме. В обоих случаях