Зашел Уилл, дыша на застывшие руки. Ночью дорога должна подмерзнуть; если дядя Генри выедет утром пораньше, лошади будет нетрудно скакать.

Согревшись и утолив голод, дядя Генри сложил салфетку вдвое, а потом еще раз, подчеркнуто аккуратно.

— Скарлетт, могли бы мы поговорить наедине?

Сьюлин рассчитывала услышать свежие сплетни из Атланты, поэтому вышла из столовой недовольная.

У Скарлетт упало сердце. О боже, верно, что-то случилось с Реттом! Генри привез какие-то ужасные вести о Ретте!.. Но он говорит о каком-то пожаре…

— Что? — переспросила она, — Какой пожар?

Дядя Генри странно на нее посмотрел.

— В твоем доме, в Атланте, дорогая Скарлетт, — повторил он, — Ужасно сожалею. Спасти не удалось. Капитан Малванн прибыл всего через десять минут после тревоги, но его люди не успели даже мебель вынести.

— Мой дом… сгорел?

Мысли в голове Скарлетт неслись вскачь.

— Мне очень жаль приносить дурные вести, — продолжал дядя Генри, — Боюсь, Атланта теперь не скоро сможет вновь увидеть столь великолепный дом.

— Все пропало?

— Пожарные Малванн спасли только каретный сарай.

Дорогая Скарлетт, не хотелось бы еще сильнее тревожить тебя, — доверительно произнес он, наклоняясь ближе, — но капитан Малванн считает…

Дядя Генри кашлянул.

— Что он считает?

— В газетах, конечно, ничего такого не будет, я об этом позаботился!

— Дядя Генри! Что ты хочешь сказать?

— Скарлетт, дом подожгли.

Дети, вынужденные долго сидеть дома, затеяли шумную игру на парадной лестнице.

Скарлетт подумала: «Сейчас кто-нибудь упадет и начнет реветь». Она позволила досаде подавить испытываемое облегчение.

— Резная лестница, восточные ковры, бюро, книги Ретта — все пропало?

Против ее воли, уголки рта Скарлетт потянулись кверху в улыбке.

Дядя Генри нахмурился.

— Прости, я не могу разделить твоего веселья.

— Это я прошу прощения, дядя Генри. Я заняла столько денег, Тара высасывает все до пенни, а тот дом был полностью застрахован.

Дядя Генри надел очки, достал бумаги из кармана сюртука и развернул их с видом человека, который уже знает, что в них содержится.

— Страховщиком выступала «Сазерн бенефит», фирма Эдгара Пурьера? Не было ли еще других?

— Нет. «Сазерн бенефит» должна выплатить полную сумму.

Дядя Генри со вздохом сложил полис и убрал его обратно в карман.

— Тогда, моя дорогая, боюсь, никаких денег не будет. Эдгар и его страховая компания «Сазерн бенефит» — банкроты. Во время депрессии не один ваш дом стал жертвой поджога.

Теперь нахмурилась Скарлетт.

— Кто-то пытается меня уничтожить.

— Что ты такое говоришь? Кто…

— Не знаю, — сказала Скарлетт и встряхнула головой, словно отгоняя наваждение, — Не важно. Генри, тут ничего не поделаешь. Думаешь, двойной участок на Пичтри-стрит что-нибудь принесет?

— Постараюсь продать, — ответил дядя Генри.

В то утро, когда дядя Генри отбыл назад в Атланту, дождь не пошел, и вообще дожди прекратились. Почва прогрелась, к удовлетворению Уилла. Лошади Тары отдохнули и были рады снова поработать. В третье воскресенье марта Уилл Бентин отправился к негритянским хижинам — сообщить работникам Тары, что в понедельник для них будет работа.

— Обычная плата для взрослого работника. Двадцать пахарей, двадцать сеятелей. Начнем на рассвете на полях у реки.

В понедельник еще затемно Уилл с Сэмом загрузили семена, подкапывающие лемехи и запасные гужи в длинный фургон. Когда они повели рабочих лошадей вниз по извилистой дороге, еще не рассвело, но путь был знаком, свет и не требовался. Внизу у реки тянуло холодком; Сэм дремал, а Уилл курил трубку.

Небо посветлело, в низинах пока держался туман. Проснулись и запели птицы. Уилл выколотил трубку, соскочил с фургона наземь и потянулся. Он плотно позавтракал, приготовившись к длинному рабочему дню.

В десять утра, галопом прискакав в негритянское поселение, Уилл обнаружил там только женщин и детей. Жены сообщали, что рабочие, которых он ждал, либо заболели, либо отправились на заработки в Атланту, либо уехали навестить родственников. Одна из негритянок посмотрела ему в глаза и сказала:

— Знаете ведь, как оно, мистер Уилл.

— Нет, Сейди, не знаю. Я готов начать сев, а у меня нет рабочих. Я плачу хорошие деньги и всегда поступал по cтраведливости. Нет, не знаю, как оно.

Женщина не грубо, но твердо закрыла дверь прямо перед носом Уилла.

Негры не выходили работать в Таре, а соседям надо было сеять свой хлопок. Эшли пришел помочь, а Моисей отказался.

— Я ниггер Двенадцати Дубов. И нигде, кроме Двенадцати Дубов, работать не стану.

Эшли Уилксу никогда не приходилось идти за плугом, поэтому Уилл шел рядом, пока тот не приноровился. Дилси сеяла хлопок, хотя, по ее словам, ей прежде не доводилось этого делать, и Присси тоже. Пожаловавшись на жизнь, Порк все же повесил на шею матерчатый мешок с семенами и двинулся следом за пахарями, открывавшими неглубокую борозду на хлопковых грядах. Скарлетт, Розмари и Сьюлин ехали позади сеятелей, их лошади тянули за собой доски, закрывавшие семена.

Дождь не пошел и в этот день.

Уилл больше не уходил спать на сеновал. В конце дня он слишком уставал и все равно не услышал бы лая пса.

Мамушка поднималась в четыре утра, чтобы разжечь плиты и приготовить завтрак. Поев, все собирались в конюшне. Порк бормотал: «Слава богу, масса Джеральд не дожил, чтобы увидеть, до чего мы дошли». Сьюлин напоминала Уиллу, что прежде, пока «кое-кто» не вернулся в Тару, никаких трудностей с наймом работников не было. Всю дорогу, пока фургон вез их на поле, Розмари сидела с закрытыми глазaми, стараясь урвать еще несколько минут сна.

В полдень Уэйд привозил им обед и оставался, чтобы подвозить воду работающим людям и лошадям. Мамушка доила коров, собирала яйца, кормила свиней и ухаживала за меньшими детьми. К вечеру, когда усталые работники Тары возвращались, едва передвигая ноги, у Мамушки уже был готов ужин.

Когда Розмари читала письма брата, дети с трудом могли удержаться, чтобы не уснуть. А Ретт там шутил, что его чуть не погребли в трюме шотландской шхуны, которая ловит сельдь, под целой тонной извивающейся рыбы.

Луи Валентин скорчил рожу.

А Элла спросила:

— Мама, когда папочка вернется домой?

Утро последнего воскресенья в апреле выдалось теплым и ясным. В воздухе витал аромат жимолости и каликанта. Маленькая Элла увязалась за Мамушкой в коровник. Ей очень нравилось смотреть, как Мамушка прыскает молоком из вымени коровы прямо в раскрытые рты кошкам, комично рассевшимся возле ее табурета.