Всё короткое правление Царя-Миротворца проводилось жесточайшее давление на свободу печати. Победоносцев говорил, что даже думать об облегчении положения газет и журналов — преступление. И. о. начальника Главного управления по делам печати П. П. Вяземский в декабре 1881 г. наставлял своих подчинённых: «…цензура обязана не только устранять всё то, что имеет прямо вредный или тенденциозный характер, но и всё то, что может допускать предосудительное толкование». В 1881–1894 гг. на прессу было наложено 174 взыскания, было запрещено семь изданий (среди них «рассадник нигилизма» — «Отечественные записки» Салтыкова-Щедрина), восемь прекратили своё существование вследствие цензурных преследований (среди них главная либеральная газета — «Голос»)[624]. Тем не менее ввести единомыслие не удалось — оппозиционный дух (пусть и приглушённо) продолжал витать в «Вестнике Европы», «Русском богатстве», «Русской мысли», «Русских ведомостях» и т. д.

И земство, и печать существовали в атмосфере постоянной подозрительности и мелочной придирчивости. Только за один год, с ноября 1891-го по ноябрь 1892-го, губернскими по земским и городским делам присутствиями было отменено 116 решений губернских и уездных земских собраний по вопросам о расходовании земских средств в 11 губерниях.

Например, во Владимирской губернии отменили решение Суздальского уездного земского собрания о назначении единовременного денежного пособия Гаврило-Посадской общественной библиотеке в размере 50 руб. из запасной суммы на непредвиденные издержки и недобор в доходах[625]. Череповецкое земство как недостаточно благонадёжное в 1888 г. вообще упразднили на три года. Прессе специальными циркулярами запрещалось обсуждать деятельность земского и городского самоуправления, судебные процессы, связанные с должностными преступлениями, аграрный вопрос, внутреннюю жизнь учебных заведений, 25-летний юбилей отмены крепостного права и т. д. и т. п.

Продолжалось запрещение (или даже уничтожение) уже отпечатанных книг (всего 71 за 13 лет). Среди прочего попал в немилость второй том «Истории Екатерины Второй» В. А. Бильбасова за «смелое разоблачение для всеобщего сведения… интимных и исторических фактов, которые в силу сложившихся цензурных традиций и приличий были изъяты из общего пользования читающей публики» и «часто резкое суждение и освещение пером исследователя не только фактов, но и системы и действий правителей». Окончательное решение принимал сам государь, в разговоре с Феоктистовым выразившийся со свойственной ему прямотой: «К сожалению, я не знал, что Бильбасов — тот самый скот, который вместе с [А. А.] Краевским издавал [газету] „Голос“; вы не упомянули мне об этом, ничего не сказал и [министр иностранных дел Н. К.] Гире, когда испрашивал у меня разрешения этому негодяю работать в Государственном архиве; никогда не позволил бы я пускать его туда… По-настоящему, следовало бы вовсе запретить Бильбасову заниматься историей; во всяком случае примите меры, чтоб он не выпускал вторым изданием и первый том своего сочинения… Вообще, надо обратить внимание на все теперешние исторические журналы, которые постоянно печатают совершенно лишние подробности и факты и слишком рано печатают различные мемуары и записки»[626].

Именно при Александре III в России впервые были проведены массовые чистки общественных библиотек (локальные производились и при его дедушке, когда изымались некоторые номера «Отечественных записок» со статьями Герцена). Согласно «Алфавитному списку произведений печати, которые на основании высочайшего повеления 5 января 1884 г. не должны быть допускаемы к обращению в публичных библиотеках и общественных читальнях» из библиотек и читален изымалось 133 названия отдельных книг, собраний сочинений и периодических изданий, разрешённых в своё время цензурой. В 1894 г. был опубликован новый список, включающий в себя уже 165 названий. Это кажется абсурдом, но изымалась, например, спокойно переиздававшаяся в те же годы «Эпоха Великих реформ» Г. А. Джаншиева — похвалы тому времени не должны были широко распространяться.

Единственным подобием чего-то творческого (хотя и весьма сомнительным с точки зрения эффективности) в ряду «контрреформ» стал закон о земских начальниках (1889), изначальный проект которого был разработан поклонником московской старины А. Д. Пазухиным. Земские начальники — помещики, назначаемые главой МВД контролировать крестьянское самоуправление на уровне уезда, совмещающие в своём лице исполнительную и законодательную власть. Это был очередной российский «экстраординарный» институт с набором чрезвычайных полномочий и неопределёнными задачами по «восстановлению порядка… земский начальник оказывался в сельской местности монопольным интерпретатором закона и обычая»[627]. Как заметил в дневнике советник министра иностранных дел В. Н. Ламздорф, «с точки зрения права» это учреждение «является совершенной аномалией, отдавая… сельское население во власть произвола, который будет тем более тягостен, что в большинстве случаев… дела и жалобы будут рассматриваться чиновниками, лишёнными какой-либо юридической подготовки». Половцов в 1895 г. так подводил неутешительные промежуточные итоги существования этого учреждения: «…весьма часто не принадлежа к местности, куда опадают, не будучи с ней нравственно связаны, не обладая запасом сведений, необходимых для отправления лежащих на них обязанностей, не подлежа строгой, необходимой в таких случаях ответственности, руководствуясь лишь собственным, столь пёстрым, в особенности на Руси, усмотрением, земские начальники изредка, вследствие исключительной личности того или другого из них принося несомненную пользу, в большинстве случаев составляют только новую, обременительную инстанцию».

«Администрации даётся воля небывалая»

Отмеченная выше нелюбовь Александра Александровича к публичности самым пагубным образом повлияла на состояние высшей администрации. Как бы ни была слаба координация ведомств при его предшественнике, последний всё же предпринимал некоторые попытки, чтобы её усилить: действовал Совет министров, собиравшийся под председательством самого венценосца. Всего в правление Царя-Освободителя прошло 141 заседание этого учреждения, а в правление Царя-Миротворца — только два: «Фактически Совет министров прекратил свое существование»[628]. Другие высшие институты верховной власти — Государственный совет, Комитет министров, Сенат — и вовсе не удостаивались непосредственного общения с императором. Против ГС он, кроме того, был ещё и резко отрицательно настроен, видя в нём сосредоточение мифической «либеральной оппозиции», поскольку там заседали некоторые видные деятели прошлого царствования (Абаза, Головнин и др.). «Государь считает Совет какой-то оппозиционной корпорацией», — записал в дневнике А. Половцов. Эти настроения подпитывал Катков, печатно обвинявший ГС ни больше ни меньше как в стремлениях к парламентаризму!

По-прежнему многие важные дела миновали ГС, а «абсолютное большинство правительственных инициатив утверждалось в Комитете министров»[629]. Нередко государь утверждал мнение меньшинства Совета: «За всё время царствования Александра III в Государственном совете в 57 случаях имели место разногласия. 38 раз император согласился с большинством, 19 раз — с меньшинством. При этом два раза Александр III солидаризировался с мнением одного члена Государственного совета: в 1887 г. — с военным министром П. С. Ванновским в вопросе о присоединении Таганрогского градоначальства и Ростовского уезда Екатеринославской губернии к Области войска Донского [поскольку монарх сразу одобрил эту идею, обсуждения вопроса вообще не было]; в 1892 г. — с К. П. Победоносцевым при обсуждении законопроекта о преждевременности учреждения