(Что касается) возражения царского приказа, что (уплаты) этого остатка я требую так поздно, (лишь) теперь, то (вот мой) ответ на это. Вначале, по приезде моем (в Россию, а именно) в Нарву, я, как чужестранец, незнакомый со стоимостью (русских) денег, (поневоле) должен был довольствоваться тем, что (русским) угодно было мне платить. Но, приехав в Москву, я узнал, что деньги мне не доплачиваются. Об этом я и заявил (сначала) устно, вице-канцлеру барону Шафирову, а затем, довольно продолжительное время спустя, письменно, думе его царского величества, что можно видеть из моей копировальной книги. Кроме того, при моем отозвании я обратился с письменным о том ходатайством к его величеству царю, а также написал об этом князю Меншикову и великому канцлеру графу Головкину, но все (было) напрасно. Отсюда видно, что я (уже) требовал такового (возмещения мне денег). Если же в то время, как я находился в России, в посольстве Вашего величества, я не особенно по этому (делу) шумел, то (сдерживался я) затем, чтоб из личных выгод не стать неприятным двору, при котором мне (казалось) настоятельнее работать на пользу вашего величества, чем для собственных (моих интересов). (Как бы то ни было), если (настоящее) требование мое справедливо и законно, а это всеподданнейше показано мной выше, то (слишком) позднее предъявление оного отнюдь не должно влиять (на ход дела). (Оно должно быть удовлетворено) даже в том случае, если бы я совсем его не предъявлял; между тем (на самом деле), как показано выше, оно было мной предъявлено.

Что касается другой остачи, об уплате каковой так пространно и так обстоятельно говорится в вышеупомянутой резолюции царского совета, то я не могу понять, для чего об этом в настоящем случае упоминается, ибо (вопрос этот) дела не касается и, будучи ясным и решенным, давно позабыт. (К тому же) ни в последнем моем заявлении, ни в настоящем он отнюдь не затрагивается. Если же (русские) чванятся этим, с целью скрасить свой отказ, то я отвечу им, что уплата эта (ничуть) не нарушает моего права требовать (денег, мне) еще не доплаченных. Ввиду этих обстоятельств я наивсеподданнейше ходатайствую пред Вашим королевским величеством в том, чтоб г. канцелярскому советнику Фальку послан был (повторительный) указ настоятельнейше подкрепить сие мое справедливо требование и чтобы настоящие мои доводы, (опровергающие) резолюцию царского совета, были сообщены ему для сведения, с целью облегчить (ему задачу) приведения дела к успешному окончанию, — так как я не настолько (богат), чтобы не нуждаться в подобной сумме и (решиться) потерять ее, когда еще остается надежда ее получить, благодаря всемилостивейшему заступничеству Вашего королевского величества.

Ю. Юль

22 января 1714 г.».

После того его королевское величество был настолько милостив, (что) дал нижеследующую (повторительную) инструкцию канцелярскому советнику Фальку о том, чтоб продолжать поддерживать мое требование.

«Ф. IV

Из приложений у сего всеподданнейшей памятной записки ты между прочим (ознакомишься с тем), что всеподданнейше доводит до нашего (сведения) вице-адмирал наш Юст Юль по предмету удержания недоплаты ему (русскими приказными) 808 ригсдалеров specie из тех (суточных), которые, в силу заключенного между нами и его) царской любовью договора, он должен был получить за время пребывания своего, в качестве чрезвычайного посланника, при царском дворе. И так как из приводимых упомянутым нашим вице-адмиралом во всеподданнейшем его прошении обстоятельств и оснований мы не можем усмотреть причин, по каким (в России) не

соглашаются на возмещение (Юлю) таковых (недоплаченных ему) денег, (мы же), напротив, считаем (его) требование основательным и справедливым, то (сим изъявляем) всемилостивейшее желание, чтобы ты повторил справедливое ходатайство сказанного нашего адмирала и, (употребив) всяческие целесообразные и подходящие представления царскому двору, постарался привести к тому, чтоб правильная претензия его (Юля) была возможно скорее удовлетворена. За сим и проч.

Фредерик

Копенгаген, 10 марта 1714 г.».

Что воспоследует далее, покажет время.

Будучи, как сказано выше, отозван из моего посольства во время следования за царем, (находившимся) в походе против турок, я (поневоле) оставил в Москве многих людей и большое количество домашней утвари, других же людей с некоторыми лошадьми, экипажами и прочим добром, не зная еще о своем отозвании, отправил из Шаргорода (в Москву?). Поэтому мне пришлось продать мои вещи в Москве, чрез посредство посторонних (людей), (причем я понес) огромный убыток, ибо едва получил половину стоимости всего (проданного). Остальные мои вещи — домашнюю утварь, бумаги и т. и. — я должен был (сохранять) в Москве и притом содержать (там) часть моих людей, платить им жалованье и давать корм. Вернуть их мне удалось лишь (в 1713 г.). 26 ноября 1712 г. я послал (за ними) в Москву моего секретаря Расмуса Эребо. В апреле 1713 г. (Эребо) благополучно вернулся домой и привез между прочим часть оставленных мной в Москве документов и бумаг, которые я затем сдал в королевскую Немецкую канцелярию, взяв с советника юстиции фон Хагена расписку следующего содержания:

«Я, нижеподписавшийся, исправно (получил от) г. вице-адмирала Юста Юля нижеследующие документы, переданные им мне по приказанию его превосходительства г. тайного советника де Сехестеда:

1. Книгу копий, найденную после покойного посланника Хейнса.

2. Врученный названному посланнику проект армянских купцов касательно их торговли.

3. (Выданное) князем Меншиковым обязательство (отдавать) ордену Слона при его ношении (предпочтение) пред всеми прочими орденами.

4. Письмо ко мне адмирала Анкерстиерна по поводу моего задержания на пути в Нарву.

5. Полномочия, (данные) великому канцлеру Головкину и вице-канцлеру Шафирову, договариваться со мной насчет салюта.

6. Собственноручную королевскую резолюцию (о том), как мне держаться в отношении шведских судов по пути в Нарву.

7. Подлинное обязательство английского посла Витворта (относительно того), что английские посланники всегда будут уступать (почетное место) [датским] послам — даже в собственных домах (этих последних).

8. Удостоверение, выданное великим канцлером Головкиным (в том), что частная моя аудиенция у царя [вместо торжественной] не отзовется в отношении меня невыгодно [то есть будет мне зачтена за торжественную(?)].

Сим надлежаще свидетельствую и удостоверяю, что вышепоименованные документы исправно переданы г. вице-адмиралом Юлем в королевскую Немецкую канцелярию.

Фон Хаген

Копенгаген, 24 апреля 1713 г.».

Итак, я сдал в королевскую Немецкую канцелярию все, без малейшего исключения, бумаги, касающиеся моего посольства в Россию. Теперь сдаю равным образом и последний документ — настоящий путевой дневник, приведенный ныне во имя Иисуса к окончанию, как по существу, так и в его добавлениях.

Huiusqve Dominus auxiluim fuit[424].