бальзамом для моей души. Когда-нибудь я расскажу Вам об этом намного больше. И не верьте всяким россказням о диктатурах: в сравнении с нашими, там райские кущи…»

* * *

Легенда «Погребенный светильник» обретет законченную форму уже в 1937 году. Еврейский писатель Шолом Аш переведет ее на идиш, хотя его имя в качестве переводчика на титульном листе первого издания не будет указано. В том же году будут дописаны миниатюра «Воскресение Георга Фридриха Генделя» и сборник публицистических статей «Встречи с людьми, городами, книгами». Все эти замечательные очерки выйдут в «Herbert Reichner», как и книга о Магеллане. Изучая экспедиции португальского мореплавателя, Цвейг не раз приезжал в Лиссабон для консультации с историком Висконде де Лагоа (Visconde de Lagôa, 1898–1957), автором двухтомного исследования «Фернан Магеллан, его жизнь и путешествия». Кроме бесед с экспертами, он пользовался и архивами Лиссабона, и библиотекой университета Коимбры в одноименном городе, где смог обнаружить доселе неизвестные документы.

«Другие смелые путешественники в будущем еще восполнят детали нашей планеты, но в основном ее форма определена Магелланом, и неизменным осталось это определение по сей день и на все грядущие дни. Земля отныне имеет свои границы, и человечество завоевало ее. Великой гордости преисполнился с этого исторического дня испанский народ. Под испанским флагом начал Колумб открытие мира, под испанским флагом завершил его Магеллан. За четверть века человечество больше узнало о своем обиталище, чем за много тысячелетий. И поколение, счастливое и опьяненное этим переворотом представления о мире, свершившимся в пределах одной человеческой жизни, бессознательно чувствует: началась новая эра – новое время»{403}.

Книга «Магеллан. Человек и его деяние» станет последним «деянием» австрийского писателя, напечатанным в издательстве Герберта Райхнера. Книга выйдет в ноябре 1937 года (хотя на титульном листе будет указан 1938-й). Насилие, совершенное над Австрией в марте 1938 года, поставит точку в контракте, а кому-то и профессии, ведь вскоре после аншлюса венский издатель Райхнер бежал с семьей в Цюрих, затем пересек воды Атлантики, где приспособился в Нью-Йорке к новым реалиям жизни, открыв антикварный магазин для эмигрантов.

В октябре 1937 года, за месяц до «отплытия» Магеллана в книжные магазины, Цвейг выступил перед студентами Лондонской школы экономики с докладом о жизни и творчестве своего покойного друга Рильке. Дом на Капуцинерберг к этому времени уже был продан зальцбургской семье знаменитых торговцев Гольхофер, договор купли-продажи подписали 4 мая 1937 года. Согласно его условиям, 40 тысяч шиллингов Цвейг получил в день подписания документов, а остальные 23 тысячи должны были поступить на счет в течение двух лет, но не позднее 1 июня 1939 года.

В профессиональных услугах Анны Мейнгаст он больше не нуждался, но как порядочный человек продолжал выплачивать ей пособие и поддерживать в нестабильное время. Фридерика отказывалась поверить, что их брак подошел к краю обрыва, но ничего не могла сделать для его спасения. Безумный шаг вперед в порыве ревностного гнева сделает он сам, и духовно падать вниз тоже будет один, вернее с Шарлоттой, но без Фридерики, чудом оставшейся стоять наверху и печально смотревшей вслед его стремительному падению.

Двенадцатого мая 1937 года Стефан напишет жене обстоятельное письмо: «Дорогая Фрици! Я не хотел бы, чтобы ты думала, будто это легкий и радостный для меня момент, – напротив, я пишу тебе ночью в бессонницу. Я полон воспоминаний о былом. Мы оба совершили ошибку. Я бы хотел, чтобы все было иначе. Как перед Богом! В сердце у меня ничего, кроме печали от этого разрыва, внешнего только, который вовсе не есть разрыв внутренний. А может быть, это лишь новая близость, ибо теперь нас так не мучают все мелочи и неприятности. Я знаю, тебе будет горько без меня. Но ты теряешь немногое. Я стал другим, устал от людей, и радует меня только работа. Ты знаешь, со сколь большим и значительным я расстаюсь. Только от меня зависит, чтобы около меня стало тише и спокойнее. Удар, дошедший из Германии, поразил всех нас гораздо сильнее, чем ты думаешь. Все праздники и удовольствия стали мне чужды, призрачны. Нет, ты теряешь немного. А внутренне я, конечно, для тебя не потерян. Прошу тебя, поверь мне, я желаю лишь одного, знать, что ты спокойна. И твоим детям тоже желаю счастья. Если я порой бывал недоволен ими, то лишь потому, что не видел в них того горячего желания учиться, которое было смыслом и истинной красотой нашей юности. Но повторю, во мне нет и капли горечи против тебя. А лишь огромное сожаление. Это время я ощущаю как тяжелое давление. Извини, если я своим пессимизмом испорчу тебе пару минут. И другим было трудно со мной, кроме двух-трех счастливых моментов. Прошу тебя сердечно, не теряй своего доверия ко мне. Я сделал много ошибочного и недопустимого. Но знай одно – я не забуду человека, которого любил. Да и могу ли я стать чужим тебе, ведь ты была мне ближе всех! Ты знаешь, как я ценю дружбу и никогда не дистанцируюсь от этого душевного долга. Даже если друзья доставляют мне боль, как Йозеф Рот. Не допускай мысли, что ты “потеряла” меня. Не думай о мнениях людей. Если они осуждают меня, то отчасти правы. Но с другой стороны, и не знают, как сильно в последние годы я страдал от всего, что было в Зальцбурге. И тебя никто не осудит. Люди, поддерживающие тебя, будут мне симпатичны и дороги. А я отвернулся от тех, кто подогревал напряженность между нами. Я думаю, что все же лучше, раз все произошло именно так. А все-таки мне очень больно. Но что это значит в сравнении с тем, что нам теперь предстоит пережить? Лучшие времена безвозвратно канули, и их мы пережили вместе. Было много настоящего счастья, а у меня еще и благословенной работы. И давай думать об этом, если станет трудно. Поверь, я благодарен тебе за все хорошее. И думаю именно об этом, в то время как все тяжелое, что нас часто огорчало, забывается уже. Забудь и ты, если я бывал к тебе несправедлив. Ни на одну минуту не допускай мысли, что я для тебя потерян. Считай меня своим лучшим другом. Только представится возможность, я докажу тебе это. Прости мне всю боль, которую я доставил тебе этим разрывом. И для меня это большая печаль, как ты сама, конечно же, чувствуешь. И если я смогу быть когда-то с тобой хотя бы один час или значить для тебя хоть что-то, то это будет добрый час. Несмотря на все мрачное и темное. Я благодарен тебе за все хорошее, что было у