– Бабушка?

Я пробираюсь по траве во двор, и мне на ум приходит старая сказка о волшебнице, которая сидит за прялкой и ждет, когда ее загулявший муж вернется домой; дом ветшает и превращается в развалины, а она не стареет ни на один день. Замечаю перламутровое движение между замшелых камней – кольца змеи! Не видно ни головы, ни хвоста, но кольца туловища толщиной с мою руку. Змея скрывается за ржавеющим плугом. Кажется, Андзю что-то говорила о жемчужной змее? Или мне это приснилось? Смутно припоминаю, как бабушка рассказывала о змее, которая жила под амбаром, когда она была маленькая, и которая считалась предвестницей смерти в нашей семье. Это наверняка суеверие. Змеи не живут семьдесят лет. Я так думаю. Я стучу по косяку двери и с трудом открываю тугую дверь. Звучит радио.

– Бабушка? Это Эйдзи.

Я приподнимаю сетку от насекомых, ступаю в прохладу дома и делаю глубокий вдох. Сакэ для готовки, влажное дерево, химический туалет. Фимиам из комнаты с татами. У пожилых людей свой особенный запах – я полагаю, они говорят то же самое про молодых. Убегает мышь. Радио означает, что бабушки, скорее всего, нет дома. У нее была привычка оставлять радио для собаки, а когда собака умерла, она стала оставлять радио для дома.

– Бабушка?

Я заглядываю в комнату с татами, не обращая внимания на странное чувство, что именно в эту секунду кто-то умер. К подножию семейного алтаря прислонена метелка из перьев. Висящие на стенах свитки со сценами осени, ваза с цветами, шкафчик, полный всяких побрякушек и безделиц, скопившихся за ее островную жизнь. Она никогда не покидала Якусиму. Дождь брызжет сквозь москитную сетку, поэтому я задвигаю стекло. Я когда-то боялся входить в эту комнату. Андзю – нет. Во время О-бона[154]она всегда ложилась снаружи и ждала, а потом врывалась внутрь, чтобы поймать духов, которые ели вишню, что оставляла им бабушка. Я смотрю на усопших в черной лаковой шкатулке. Одетых в непромокаемую одежду, костюмы, военную форму, наряды, одолженные у фотографов. А вот и моя сестра, улыбается во весь рот, в тот день, когда она пошла в начальную школу.

– Бабушка?

Я иду на кухню, угощаюсь стаканом холодной воды и сажусь на диван, где мы с Андзю пытались – безуспешно – летать. Она винила в наших неудачах мои слабые экстрасенсорные способности, потому что у нее самой они были до того развиты, что она могла гнуть ложки с их помощью. Целые годы я верил ей. Диван издает «бамммммммммс», но после долгой ходьбы по жаре он кажется таким удобным, даже слишком удобным…

* * *

Мне снятся все, кто видит сны, вы все.

Мне снятся морозные узоры на храмовом колоколе.

Мне снится прозрачная вода, стекающая с копья Идзанаги.

Мне снится, как эти капли каменеют, превращаясь в острова, которые мы называем Японией.

Мне снятся летучие рыбы и созвездие Плеяд.

Мне снятся чешуйки кожи в щелках клавиатуры.

Мне снятся города и завязи.

Мне снится память о чем-то, разделенная на восемь частей.

Мне снится девочка, которая тонет, одна, без слова жалобы. Мне снится ее юное тело, с которым играют волны и течения, пока оно не растворяется в морской синеве и не остается ничего.

Мне снится камень-кит, закутанный в водоросли и обросший ракушками, который на это смотрит.

Мне снится сообщение, которое пузырьками поднимается из его воздушного клапана.

– Мы прерываем программу, чтобы передать экстренный выпуск новостей…

* * *

– Мощное землетрясение произошло в центральном округе Токио буквально минуту назад. Национальное сейсмологическое бюро сообщает о толчке силой в семь целых пять десятых балла по шкале Рихтера, что превосходит великое землетрясение тысяча девятьсот девяносто пятого года в регионе Кансай. Всему бассейну Канто нанесен серьезный ущерб. Наших слушателей в Токийском округе просим сохранять спокойствие и, по возможности, покинуть здания, чтобы не подвергаться опасности оказаться под обвалом. Будьте готовы к последующим толчкам. Не пользуйтесь лифтами. Выключите газ и электроприборы. Старайтесь держаться подальше от окон. Подразделение быстрого реагирования сейсмологической службы в данный момент устанавливает, насколько сильна вероятность цунами. Все передачи прекращаются до особого распоряжения. Мы будем передавать экстренные сводки в режиме нон-стоп, если получим новые сведения. Повторяю…

В комнате холодно. Я тут же убавляю звук и хватаю старинный телефон. Делаю три попытки, но номер Аи молчит. И номер Бунтаро. И номер «Нерона». Уэно не отвечает. От токийского оператора – ничего.

Я отдал бы все, чтобы это был сон. Все, что угодно. Эфир сотовой связи и телефонные кабели заблокированы – потому, что полстраны пытается дозвониться в столицу, или потому, что Токио превратился в груды развалин под облаками бетонной пыли? Снаружи целый век тихого дождя падает на листву, камни и сосновые иглы лощины. Внутри диктор сообщает о том, что в стране объявлено чрезвычайное положение. Мне мерещится, что оконное стекло взрывается перед лицом Аи или что металлическая балка врезается в ее пианино. Мне мерещится тысяча вещей. Я хватаю сумку, проношусь по коридору, всовываю ноги в кроссовки и со скрипом открываю тугую дверь. И бегу.