Когда же лицо Гроссмана расслабилось в улыбке, это было похоже на помилование, пришедшее в последнюю минуту перед казнью на электрическом стуле.

— Что ж, Вон, я рад сообщить вам, что все это выглядит очень неплохо, — сказал он, постучав по папке своим коротким, выпачканным чернилами пальцем. — Результаты клинического анализа крови хорошие. Количество лейкоцитов тринадцать и три — вполне в рамках нормы. И томографическое сканирование на этот раз уже ничего не выявило. Поэтому я и пригласил вас сегодня к себе, чтобы лично сообщить вам эти новости. Думаю, можно смело утверждать, что рака у вас нет. — Его улыбка растянулась в широкую усмешку. Собственно говоря, Вон видел такое впервые за все эти долгие месяцы.

Просидев с затаенным дыханием несколько мучительных минут, он наконец-то свободно вдохнул. Комната вокруг него слегка покачивалась, словно лодка в открытом море.

— Вау. Это… — Вон замолчал и покачал головой, как будто не мог найти слов, чтобы выразить свои чувства.

— Разумеется, вам необходимо продолжать наблюдаться у нас, — сказал доктор Гроссман. — Я хочу, чтобы вы снова появились здесь через три месяца, а после этого — каждые три месяца в течение, по крайней мере, ближайших двух лет. А сейчас… вы можете идти. Мои поздравления, Вон. — Он встал и пожал Вону руку. — Что же теперь? Вам, должно быть, не терпится вернуться к своей работе?

— Вы себе этого даже представить не можете. — Все это время Вон жил, день за днем, стараясь не загадывать слишком далеко, но теперь вдруг понял, что у него просто руки чешутся поскорее вернуться к своей походной жизни.

— Сдается мне, что это означает только одно: очень скоро вы снова отправитесь в какой-то отдаленный уголок нашей планеты.

— Чем дальше, тем лучше. И чтобы ноги моей не было ни в каких врачебных кабинетах. То есть на ближайшие три месяца, конечно, — спохватившись, добавил Вон. — Я не хотел вас обидеть, док.

— Я и не обиделся, — улыбнулся доктор Гроссман. — Только в любом случае не позже этого срока. — Он заглянул в календарь, открытый на апреле. — Значит, увидимся в конце июля?

— Вы можете на это твердо рассчитывать. Иначе мне пришлось бы полагаться на знахарей, и можете мне поверить: даже при моей тяге к новым впечатлениям, я все равно не хотел бы обращаться к ним, — отшутился Вон.

Он машинально провел рукой по волосам, радуясь и удивляясь тому, какими длинными и густыми они стали. Все было по-прежнему: его старая жизнь вернулась в свою колею. Теперь остается лишь поразмыслить над тем, как ему этой жизнью распорядиться.

Неторопливо идя на запад по 68-й улице в сторону метро, он поймал себя на том, что постоянно улыбается. На сердце было так легко, как не было очень и очень давно. В своих мыслях Вон уже видел годы, разворачивающиеся перед ним, словно манящий асфальт нового скоростного шоссе. Он думал о местах, которые ему предстоит исследовать, и о приключениях, ждавших его впереди. Он думал о…

Абигейл.

Внезапно он понял, что все это будет означать для них. Недели, выхваченные время от времени в перерывах между его отъездами. Телефонные звонки и электронная почта — плохая замена реальных отношений. Но какая здесь могла быть альтернатива? На заслуженный отдых он еще не собирался, но и попросить ее присоединиться к нему в его поездках вряд ли было возможно. Даже если бы Абигейл и хотела этого, ей сейчас нужно думать о дочери, не говоря уже о бизнесе. К тому же во все свои командировки он всегда летал один, если не считать его команду.

На память пришли постоянно вспоминавшиеся ему слова его матери: «Придет время, и ты остепенишься, заведешь семью». Она настолько часто повторяла их при жизни, что это превратилось почти в шутку. Помимо того, что сама Гвен имела только очень приблизительное представление о том, что такое настоящая семья, ее взгляды были искажены, потому что на этот мир она смотрела сквозь донышко бокала с вином. Не желая вдаваться во все причины, почему он неизменно оставался один, Вон всегда отделывался от ее замечаний, легкомысленно отвечая, что пока не встретил подходящую женщину.

Но теперь-то он такую встретил. Нет, это было не совсем точно — Абигейл всегда принадлежала какая-то часть его сердца. Сердца, которому очень скоро предстояло вновь вернуться в свое замороженное состояние.

Два дня назад ему позвонил Дон Демпси, продюсер с канала «Дискавери», с которым они когда-то вместе работали. Дон собирал новую команду — Денни Энгстрем, Биф Хардер, Джад Тернбул и добрый гигант Олаф Лундгрен, по прозвищу Швед — для специального телевизионного проекта о создании в африканской стране Габон нового заповедника дикой природы. Съемки должны начаться через две недели. Дон хотел знать, готов ли Вон принять участие в экспедиции. Вон сказал, что ему это интересно, но пока оставил вопрос открытым — на всякий случай. Теперь же, получив от своего лечащего врача зеленый свет, он уже мысленно бронировал себе билеты на самолет.

Сейчас предстояло решить только одно — куда это приведет их отношения с Абигейл. Они с ней никогда не говорили о совместном будущем. Он даже не был уверен, хочет ли она такого будущего. Учитывая навалившиеся на нее в этот период жизненные трудности, ей незачем было брать на себя еще одну в виде ранее потрепанного раком бойфренда, которому неймется поскорее куда-нибудь уехать и который может предложить ей только одно — время от времени покувыркаться в сене в недолгих перерывах между своими поездками. Да и не нужно забывать, что фактически он бездомный. Тем не менее Вон все-таки надеялся, что может быть…

Эта надежда была странным и не вполне приятным ощущением, особенно после того, как всю свою взрослую жизнь он испытывал досаду от подобных связей. Он никогда раньше не задумывался над своими приоритетами. Работа для него всегда стояла на первом месте, а также — на втором и третьем. Даже если Абигейл и заполучит его, чем он с ней будет заниматься?

Кроме того, Вон немного переживал за сестру, которую оставлял в достаточно непростом положении. Но с Лайлой все будет хорошо. Дела у нее сейчас шли лучше, чем он ожидал. У его племянника тоже все налаживалось. Нил был отличным парнем, который просто временно сбился с курса, но теперь, похоже, снова выходит на правильный путь.

А еще была Джиллиан. Она, конечно, знала, что его пребывание у нее — это только вопрос времени, что он все равно уедет — либо своим ходом, либо ногами вперед. Но у него было такое ощущение, что разговор с ней, тем не менее, предстоит очень тяжелый. Она уже привыкла к тому, что он находится рядом. Возможно, они с ней не были вместе в том смысле, в котором ей бы этого хотелось, но они спали под одной крышей, почти всегда вместе ели, и вещи их после стиральной машины были крепко спутаны в один клубок.

Приехав назад в ее лофт[123], он застал Джиллиан в студии: она была занята тем, что приваривала кусок металла к громадной стальной скульптуре, которую делала для офисного здания в Сохо. Это пространство за сплошной стенкой из красного кирпича, отделявшей его от жилой зоны, было местом, где его бывшая девушка проводила большую часть своего времени, когда не находилась на рабочей площадке, устанавливая скульптуры. Здесь она была как дома; точно так же Вон чувствовал себя в аэропортах и на природе. Глядя на то, как Джиллиан в своем рабочем комбинезоне художника и защитной маске ловко орудует пропановой горелкой, а вокруг нее разлетаются фонтаны искр, он испытал к ней глубокое теплое чувство и подумал, сколь многим она пожертвовала ради него.