В долине вилась река, дорога вела на мост, заблокированныйочередью телег, ожидающих проверки. С недавних пор на тракте движение шлопреимущественно с востока на запад. Они знали почему. Им об этом рассказалкоробейник из-под Аннаберга, жизнерадостный муж неприметной жены и отецнеисчислимого количества детей, которого они встретили днем раньше. Камуфляжкоробейника с панталыку не сбил; называя их «благородными барышнями», онпояснил, что исход с востока – это результат гуситского рейда и разговоров огуситских зверствах, от которых волосы на голове ставали дыбом. «Главные силыгуситов, – объяснил им коробейник, – движутся на Мейсен и Ошац. Но заФрейбергом гуляют банды, которые жгут и разрушают шахты и заводы, особенно нашахты и заводы взъелись, черти. Сожгли Гермсдорф, Мариенберг, Ленгельдфельд,Гласхутте и Фрейталь…»

– Из чего они пошили эту палатку, – прыснулаВероника. – Из бумазеи для одеял?

Установленный около моста и будки мытаря шатер был сделан изтолстой ткани в белоголубую полоску, действительно напоминающий материал дляизготовления постелей. На вбитой в землю жерди грустно свисал мокрый от снегафлажок. Рядом крутились вооруженные, стояли, будто манекены, алебардисты. Ониподъехали к мосту, на котором как раз происходил оживленный обмен мнениями.Возле моста, как оказалось, расположился вооруженный отряд, который по правусильного взимал с путников плату за проезд. Падал снег, было холодно, поэтому большинствобеженцев платило безропотно, время от времени попадался кто-то посмелее иставил под вопрос легальность мыта. Именно так было сейчас. Беженец кричал исыпал проклятиями. Дети плакали. Вооруженные матерились и угрожали кулаками.Ютта и Вероника въехали на предмостье, склонив головы в капюшонах, стараясьпривлекать как можно меньше внимания. К сожалению, в восточном направлениидвигалось мало путников. И все обращали на себя внимание. Путь им внезапнопреградил большой боевой конь, гнедой копьеносный dextrarius. На нем сиделрыцарь в бобровой шапке и шубе, наброшенной на акетон.

– Стоять! Кто вы? Капюшоны с голов!

Выхода не было.

– Клянусь головой святого Панкратия! – Рыцарьоскалил зубы и ударил кулаком по луке. – Так это же молодицы!

Возражать не было смысла.

– Я Герс фон Штрейтхаген, – сообщил рыцарь. –Хозяин замка Драхенштейна. Местный пфлегер. Стою здесь на страже. Гуситов, еслинагрянут от Фрейталя, за реку не пущу, зубы об меня еретики поломают. А вы,панны, кем будете? И почему переодетые?

– Не каждый, кто встречается, – покорно ответилаЮтта, – является благородным рыцарем, благородный рыцарь. Есть и такие,которые не уважают слабый пол…

– А мы с сестрой торопимся, – дополнила умоляющимтоном Вероника. – Благородный господин, позвольте нам…

– Торопитесь? Наверное, к своим милым, а? Наверное,ждут в тоске? Жаждут поцелуев?

– Мы торопимся к маме и папе… Домой…

Он посмотрел на них с высоты седла копьеносца, на его губынаползла гадкая улыбочка.

– Попрошу панночек за мной. В мой шатер. Я выпишу пропуск.Пригодится, если кто будет приставать.

Внутри белоголубого шатра, кроме полного наборамедиоланского оружия на стояке, находился также стол, раскладное кресло иполевая кровать. Хозяин замка Драхенштейна перешел к делу без вступлений.

– Время заплатить за проезд, девочки, – он слащавоскривился, показывая на кровать. – Ты первая. Нука, раздевайся. Снимайтряпки.

– Благородный господин…

– Мне позвать кнехтов, чтобы помогли?

Вероника умоляюще посмотрела на Ютту. Ютта вздохнула, пожалаплечами. Вероника дрожащими пальцами начала расстегивать пуговки. Герс фонШтрейтхаген уставился в ее декольте. А Ютта схватила с Медиоланских доспеховзарукавник вместе с рукавицей и заехала ему прямо в нос. А когда он схватилсяза лицо, со всей силы лягнула его в пах.

Герс фон Штрейтхаген скрючился, тяжело сел на полевуюкровать, которая сломалась под его тяжестью. Вероника огрела его раскладнымкреслом. Ютта же сунула руку в панцирную рукавицу, сжала кулак, размахнулась. Иударила со всех сил, аж что-то у нее хрустнуло в плече.

Они вышли из бумазейного шатра, как ни в чем не бывало,алебардисты, заинтересованные очередной склокой на мосту, на них даже невзглянули.

Через минуту они уже были в седлах. И во всю мочь мчалисьгалопом на запад. В том направлении, откуда прибыли.

На следующий день разыгралась метель, сильно их задерживая.Рейневан бессильно злился. Рикса волновалась, подозревала, что пфлегер,униженный на глазах подчиненных, может за ними гнаться. Шарлей считал этомаловероятным; вымогательство на мосту было слишком прибыльным делом, чтобы егооставить. А даже если б и так, то вьюга одинаково сдерживала бы и погоню. Итак,они ехали, глотая ветер и снег, или прятались где-нибудь, когда пурга делаладальнейшее продвижение полностью невозможным.

Погода улучшилась только через несколько дней. Шум буриперестал заглушать грохот бомбард, который доносился откудато с запада ираскатывался будто гром.

Они ускорили езду, ориентируясь на всё более отчетливую игромкую канонаду, вскоре перед их глазами уже были стреляющие пушки и их цель.

– Город и замок Плауэн, – показал Шарлей.

– Кто осаждает? Табор или Сиротки?

– Проверим.

Осаждал, как выяснилось, Табор, полевое войско подкомандованием Прокопа Голого и Якуба Кромешина. Прошло какое-то время, преждечем они пробрались через пожарище пригорода, постоянно останавливаемые часовымина постах, чтобы в конце концов добраться к гейтманам. Прокоп, на удивление, нежаловался на боли и не приказывал Рейневану лечить его. Не дал также Рейневанузаговорить.

– Вот Плауэн, – показал он на дымящийся послеобстрела город. – Резиденция Генриха фон Плауэна, начальника пльзенскоголандфрида. Немного есть в Чехии фамилий, более ненавистных, чем эта. Это отсюдаорганизовывались нападения на наше пограничье, во время которых солдаты фонПлауэна творили невообразимые зверства. Это Генрих фон Плауэн придумалопределение bellum cottidianum, ежедневная война. И он же это определениевоплощал в жизнь, едва ли не ежедневно совершая нападения, паля, грабя и вешая.Он не ожидал, что мы подойдем под эти стены. И не ожидал, что эти стены падут.