– Жаль, – сказала я и поднялась, сделав вид, что хочу уйти.

– Куда же ты? – всполошилась черноволосая. – Посиди немного, отдохни.

– Нет, не стоит.

Я уже подошла к двери и взялась за ручку. Она мягко скользнула ко мне, склонилась, якобы чтоб помочь открыть, и неуловимым движением прикоснулась губами к ямке на шее.

Она была голодна. Очень. Я сильно потрепала ее во время нашей последней встречи. Если бы она не испытывала такого голода, то сразу узнала бы меня и не рискнула нападать.

Женщина резко отстранилась, ее взгляд был полон недоумения, досады, разочарования, но пока не страха. Того животного ужаса, от которого медленно оседал по стенке ее муж.

А во мне уже разгоралось холодное бешенство, я едва могла сдерживаться.

– Ну что же ты, продолжай, – звенящим шепотом предложила я.

Удивительно, но она не испугалась. Только отступила назад, рассматривая меня с некоторым любопытством.

– Нашла, значит, – она произнесла это спокойно, просто констатируя факт. Они знали, что я приду и это лишь вопрос времени. Они затаились, не охотились, на что-то еще надеялись. Или нет?

– Я пришла убить тебя, – сказала я.

Она опустила голову:

– Разве я виновата, что человеческая энергия помогает мне существовать? Я так питаюсь. И никогда не беру много, не пью до конца. Вы сами себя выпиваете. А я выбираю тех, кто слабее, вот и все.

– Поэтому ты выпила Ваню, – с горечью спросила я.

– Он был болен…

– Ты хотела убить мою подругу!

Она не сразу ответила:

– Я не собиралась никого убивать, это ты виновата, всюду суешь свой нос.

– Ах, вот как. – Нет, я не возмущалась. Что с нее взять?

– Каждый выживает как может, – она равнодушно пожала плечами.

– Именно поэтому ты и разыграла жуткий спектакль с похоронами заживо? – я вспомнила, как она и ее муж под чужими личинами мучили мою бабушку. У меня непроизвольно сжались кулаки. Еще немного, и я не смогу себя контролировать. – Клопы тоже питаются своеобразно, но кто будет слушать оправдания паразита? А ты что молчишь? – накинулась я на несчастного мужика. – Ведь знал все!

Вот это уже зря. Что с него взять, он пуст.

– Сколько вас еще таких? – спросила у женщины.

Она промолчала, глядя на меня почти равнодушно. Я поняла: разговор окончен, она ничего не скажет. Надо убить ее подселенца и покончить с этим. Я не знала, выстою ли против остальных, но припугнуть их следует, а там посмотрим.

Злости уже нет.

Я поднимаю руки, сплетаю пальцы и резко выворачиваю ладони.

Ее тело скручивается, сворачивается плотным жгутом, вянет, тускнет. Я держу ее на весу до тех пор, пока она еще пытается сопротивляться. А потом выдыхаю, резко опускаю руки и тяну к себе что-то вязкое, мерзкое, сопротивляющееся.

Женщина падает с мягким стуком на пол.

Вот и все. Подселенца больше нет. Точнее, есть, я поймала его, он расплющился на моих ладонях. Не успел свернуться, зараза! Ощущаю легкое покалывание на кончиках пальцев да тяжесть в плечах. Не так уж много я потратила. Теперь здесь будет жить обычная деревенская баба со своим мужем. Она ничего не будет помнить, а он будет молчать и трястись от страха.

Жаль его, он не виноват. Но жизнь вообще жестока.

Клякса, лишившаяся своего носителя, теряет стабильность, ее тянет назад. Особенно, если клякса-подселенец голодна. А мой подселенец был очень голоден.

Я удерживала его и себя огромным усилием воли.

Ольга ждала меня за воротами.

– Ну что? – бросилась навстречу. – Ой, да на тебе лица нет!

– Олька! Ничего не спрашивай! Надо срочно искать уединенное место!

Она замолчала, кивнула и, подхватив меня под локоть, потащила куда-то.

В моих ладонях бился подселенец. Черная вязкая дрянь, сгусток тьмы, он силился оторваться. Такой холодный, что обжигал кожу, холод пробирал до костей. Мне было плохо, очень. Пульсирование твари вызывало тошноту. Только бы поскорее встретиться с японкой, она придет. Я знала: одной мне ни за что не справиться.

Ольга привела меня в какой-то лесок. Мы забрели в глухой бурелом, наткнулись на поваленную сосну с тяжелым лапником, хоть и высохшим, но густым. Под ним можно было спрятаться без труда.

Я заползла под сосновые ветви и с облегчением улеглась на осыпавшуюся хвою. Стоило только закрыть глаза…

Она ждала меня на дороге, в окружении хранителей.

Клякса очнулась и рвалась из моих рук, жгла кожу.

Девочка показала корзинку, полную черных камней. Мы взобрались на дикобраза.

– Вперед! – приказала девочка. Но приказывать не было смысла. Клякса потащила нас всех.

Дорога свернулась сгоревшей лентой, исчезли осколки миров, все как будто захлопывалось, замыкалось, сдувалось, лопалось – хлоп, хлоп, хлоп! И вот уже нет ничего, только черные крылья, бесконечные черные крылья, смоляные, закрывшие собой мир. Неужели клякса может стать такой бесконечно огромной, в то же время умещаясь у меня между ладонями? Взмах, еще взмах, тишина, пустота, тянущая тоска, ни звуков, ни ветра, ничего…

Дым окутал нас грязным войлоком, плотным и вязким. Мы продирались вперед с упорным отчаянием. А что еще оставалось? Казалось, дым пожрал все, все миры и границы, все смешал и перемолол, превратив в хаос, и только наша пятерка еще сопротивлялась апокалипсису. Я не видела никого, но знала, что они еще рядом. В какой-то момент я оступилась и сразу же почувствовала поддержку, гном ухватил меня за локоть и не дал упасть. Я кивнула ему и улыбнулась, хотя не видела его лица. Я снова шла вперед, выставив руки. Клякса давно сорвалась, ее унесло или она сама унеслась, кто ее знает. Но я осталась и била, била по неведомой цели.

Дым проник в меня, заполнил от макушки до пяток, лишал воли, желания, жизни. Я сопротивлялась, понимая: нечто воздействует на мои мысли, вселяет страх, апатию, безысходность. Тогда я отключила голову, перестала думать, превратилась в машину, назначение которой – идти вперед и бить, бить, бить!

Рядом были другие. Я чувствовала, мне даже казалось, я вижу их – светящиеся фигуры в сером мареве. Когда я совершенно обессилела, меня прикрыла женщина: шагнула вперед и буквально раздвинула дым руками, как занавеску. А я узнала ее. Это она говорила со мной в кафе, когда я ждала Ольгу, и недавно тоже…

Я рванулась вперед, за ней, схватила легкими воздух, снова шагнула, и еще, и еще…

Как долго это продолжалось, я не знаю. Кто из нас первым вышел к расщелине, кто высыпал черные камни во всепожирающий огонь? Женщина? Гном? Или… Неужели моя маленькая японка? Ведь корзина была у нее.