В той же манере я написал еще сотню слов, и, очевидно, это было не лучшее из моих творений. Меня это не волновало, потому что лучшее и не требовалось. И не только потому, что Питер Стефано был плохим человеком. Как писатель я считал, что все правильно, хотя текст был плохим, и в глубине души я это понимал. Может, это и уход от темы, но я думаю (нет, знаю), что здесь кроется ключевой момент всей этой истории. Писать трудно, так? По крайней мере, для меня. И я в курсе, что большинство работающих людей болтают о том, какая трудная у них работа, рубят ли они мясо или пекут хлеб, изготовляют ли подсвечники или пишут некрологи. Только иногда работа вовсе не трудная. Иногда она легкая. Когда такое случается, кажется, будто ты стоишь на дорожке в боулинге и наблюдаешь, как катится брошенный тобой шар, точно зная, что он сшибет все кегли.

Убийство Стефано на экране компьютера было именно таким.

В ту ночь я спал как младенец. Возможно, отчасти потому, что выразил ярость и отвращение, которые вызвала у меня смерть этой бедной девушки, прискорбная утрата ее таланта. Но я ощущал то же самое и в то утро, когда писал некролог Джеромы Уайтфилд, а она всего лишь отказалась дать мне прибавку. Дело было в самом процессе написания. Я чувствовал власть, и это чувство мне нравилось.

Наутро моей первой интернет-остановкой за завтраком стал не «Неоновый круг», а «Хаффингтон пост». Как, собственно, и всегда. Я никогда не добирался до страничек со знаменитостями или полуобнаженными девицами (честно говоря, «Неоновый круг» справлялся с этими темами лучше), зато мне нравились новостные статьи «Хаффи»: краткие, точные, на злобу дня. В первой речь шла о каком-то разозлившем редактора высказывании губернатора из движения «Чаепитие». От второй моя чашка застыла у рта. У меня перехватило дыхание. Заголовок гласил: «ПИТЕР СТЕФАНО УБИТ В БИБЛИОТЕЧНОЙ ССОРЕ».

Я поставил чашку – так и не успев попробовать кофе – на стол, очень осторожно, чтобы не расплескать ни капли, и прочитал статью. Стефано и библиотекарь повздорили из-за музыки: из потолочных динамиков лилась песня Энди Маккой, и Стефано потребовал от библиотекаря прекратить его доставать и «выключить это говно». Библиотекарь отказался, заявив, что никого не достает, а диск поставил первый попавшийся. Разгорелась ссора, в ходе которой кто-то подошел к Стефано сзади и прикончил ударом заточки.

Насколько я понял из статьи, убили Стефано примерно в то же время, когда я закончил писать его некролог. Я посмотрел на кофе. Поднял чашку, сделал глоток. Холодный. Я метнулся к раковине, и меня вырвало. Потом я позвонил Кэти и сказал, что не приду на совещание, но хотел бы встретиться с ней позже.

– Ты же обещал прийти, – напомнила она. – Нарушаешь слово.

– На то есть причина. Давай встретимся во второй половине дня, выпьем кофе, и я тебе все расскажу.

– Это случилось снова, – сказала она после короткого молчания. Без вопросительной интонации.

Я ответил утвердительно. Рассказал о списке «парней, заслуживающих смерти», о том, как подумал о Стефано.

– И я написал его некролог, чтобы доказать, что не имею отношения к смерти Джеромы. Закончил примерно в то время, когда его зарезали в библиотеке. Если хочешь взглянуть, я принесу распечатку с временно2й меткой.

– Обойдусь без метки. Верю тебе на слово. Мы встретимся, но не в кофейне. Приходи ко мне. И принеси некролог.

– Если ты собираешься опубликовать его…

– Господи, нет, ты рехнулся? Просто хочу увидеть собственными глазами.

– Хорошо. – Не просто хорошо. У нее. – Но, Кэти?

– Что?

– Никому ни слова.

– Естественно. За кого ты меня принимаешь?

За женщину с прекрасными глазами, длинными ногами и идеальной грудью, подумал я, отключаясь. Мне следовало понимать, что я напрашиваюсь на неприятности, но соображал я туго. Все мои мысли занимал тот теплый поцелуй в уголок рта. Я жаждал еще одного, и не в уголок. Плюс всего остального.

Она жила в Уэст-Сайде, в уютной трехкомнатной квартире. Встретила меня в дверях, в шортах и очень тонком топике, какие на работу не надевают. Обняла меня и сказала:

– Господи, Майк, ты ужасно выглядишь. Я так тебе сочувствую.

Я обнял ее. Она обняла меня. Я нашел ее губы, как пишут в любовных романах, и впился в них поцелуем. Через пять секунд – бесконечных и таких коротких – она отстранилась, посмотрела на меня своими большими серыми глазами.

– Нам надо о многом поговорить. – Тут она улыбнулась. – Но поговорим мы позже.

Последовало то, что редко достается таким ботанам, как я, а если достается, обычно тому есть скрытая причина. Но в такой момент ботаны вроде меня об этом не думают. Потому что в такой момент у нас, как и у всех прочих парней, отключается большая голова и включается маленькая головка.

Потом мы сидели в кровати.

Пили вино вместо кофе.

– Вот что я прочитала в газете в прошлом году, а может, годом раньше, – сказала она. – Какой-то парень в одном из больших равнинных штатов – Небраска, Айова, что-то такое – покупает после работы лотерейный билет, соскабливает защитную полоску и выигрывает сто тысяч долларов. Неделей позже он покупает билет лотереи «Пауэрболл» и выигрывает сто сорок миллионов.

– Это ты к чему? – Я понимал к чему, но меня это не волновало. Простыня соскользнула, открыв ее груди, упругие, идеальной формы, как я, собственно, и ожидал.

– Два раза может быть совпадением. Я хочу, чтобы ты сделал это снова.

– Вряд ли это разумно. – Мне самому эта отговорка показалась слабой. Рядом со мной сидела красивая девушка, но думал я совсем не о девушке. Я думал о том, что чувствуешь, когда шар для боулинга катится к кеглям и ты точно знаешь, что через пару секунд все они разлетятся в разные стороны.

Она повернулась, пристально всмотрелась в меня.

– Если это правда, Майкл, это круто. Круче не бывает. Власть над жизнью и смертью.

– Если ты думаешь о том, как использовать это для сайта…

Она яростно затрясла головой:

– Никто не поверит. Даже если поверит, какая польза от этого «Кругу»? Что нам, проводить опрос? Просить людей посылать имена тех, кто заслуживает смерти?

Она ошибалась. Люди с удовольствием приняли бы участие в голосовании «Достоин смерти-2016». Мы бы легко заткнули за пояс «Американского идола».

Она обняла меня за шею.

– Кто был в твоем расстрельном списке, пока ты не вспомнил о Стефано?

Меня передернуло.

– Лучше бы ты так его не называла.

– Не важно, просто скажи мне.

Я начал перечислять имена, но когда дошел до Кеннета Вандерли, она меня остановила. Теперь ее глаза не просто напоминали хмурое небо – в них разыгралась буря.