– Убит начальник полиции, – тоненько просипел евнух. – Джунгары отрубили ему голову, а тело приколотили к деревянному щиту и спустили вниз по реке.

– Ах! Ах! – принялся задыхаться Ибрахим и, прихватив ладонью сердце, снова попытался осесть на пол.

– Мне нужен ключ от любых ворот, – жестко сказал бедуин.

И гаркнул на жмущегося к стене невольника – тот так и не успел свернуть яркий парсидский ковер:

– Ну-ка, давай сюда свою джуббу!

И потянул с плеч полосатый бишт – слишком заметный, бело-голубой. Нужно переодеться слугами и бежать через любые открытые двери!

Раб дрожащими руками протянул грубую шерстяную накидку. И сноровисто, заискивающе улыбаясь, прибрал валявшийся на полу роскошный бишт.

Где-то в соседних дворах загрохотало, заржали лошади. Грубые голоса орали:

– Взять их! Приказ Повелителя – мародеров на сук! Всех в петли!!!

В глазах Фаика метнулся кромешный ужас – и евнух решился. Он отшвырнул кувшин – тот разлетелся мельчайшим градом сверкающих осколков – выхватил меч и срывающимся, петушиным голосом заверещал:

– В ножи, братья! Схватим подлого изменника! Покончим с врагом нашего истинного господина аль-Мамуна!

На них тут же бросились. Абу-аль-Хайджа отбивался от неумелых тычков намотанной на руку джуббой. Потом пырнул кого-то в живот, человек захлебнулся в тоненьком визге, и нападавшие обратились в бегство.

– За ними, отродья шакалов наверняка знают выход! – крикнул бедуин.

Они побежали следом.

Выбежав на яркое солнце внутреннего двора, оба на мгновение ослепли.

Мгновения хватило, чтобы подлые рабы разбежались по саду. Лимонные деревья трепетали широкими кожистыми листьями, желтые плоды свешивались сквозь листву.

Удары по дереву и грохот падающей взломанной двери заставили Ибрахима вскрикнуть.

– Назад, в комнаты! – гаркнул Абу-аль-Хайджа.

Вовремя – цвиркнула и загудела вонзившаяся в створку стрела.

Захлопнув двери, бедуин приказал:

– Найди шнур, или палку, или что еще, о Ибрахим! Мы закроемся в этой комнате!

Кряхтя и шаркая туфлями, зиндж потрусил исполнять указание.

Из-за играющей солнечными зайчиками решетки донеслось:

– Эй ты, трусливый бедуинский говнюк! Твоя мать отдавалась за кусок лепешки, а отец трахал коз!

Побледнев, Абу-аль-Хайджа медленно отвел ладони от створок.

– Хамдан? – продолжили издевательски орать из сада. – Кто это? Еще один скотоложец? Эй, бедуин, твой предок был незаконнорожденным ублюдком грязного пастуха и черной необрезанной рабыни!

Из груди Абу-аль-Хайджи вырвался боевой клич:

– Клянусь Всевышним, честь моего прародителя не будет запятнана! Хамдан, я не буду убит среди стен! – заорал он и с грохотом выбежал наружу.

Но увидел не Фаика со сворой невольников, а трёх человек в кожаных панцирях и круглых шлемах с синей обвязкой – как у каидов Абны. Откуда здесь Абна, успел подивиться бедуин. В следующий миг в грудь, под сосок, ударила стрела. Вторая пробила горло. Третья ударила в бедро, и ноги Абу-аль-Хайджи подломились. Хрипя, он выдрал стрелу и сломал ее.

Высокий человек в шлеме каида подошел с обнаженным мечом. Свистнуло, бедуин увидел на земле собственную руку с зажатым обломком стрелы – и упал на землю.

Дрожащий в комнате Ибрахим не видел, как Абу-аль-Хайдже отрезали голову. Зато он увидел Фаика, ею болтающего: евнух держал трофей за волосы.

– Вон он! – торжествующе заорал Круглолицый.

Когда рабы выскочили из комнаты – черную голову с раскрытым ртом и выпученными глазами они насадили на выломанную в решетке двери палку – в саду никого уже не было. Фаик завертелся, пытаясь понять, куда подевались трое воинов, но вокруг лишь безмятежно шелестели лимонные деревья и играло на листьях солнце. А ведь каид дал мудрый совет: «Сделай так, чтобы он вышел! – А как, господин? – Оскорби его предков…»

Ну что ж, ушли так ушли. В конце концов, не надо будет делить с ними золото. А что за головы изменников дадут много золота, Фаик не сомневался.

– Вперед, за наградой, о братья! – крикнул он.

И они, радостно галдя, побежали на крики и звон оружия.

* * *

В этом уголке дворца безмятежно перекликались на деревьях диковинные цветные птицы из южной Ханатты: хлопая радужными крыльями, зеленые, розовые и желтые создания принимались время от времени истошно орать.

Никакого другого смущающего умы шума до покоев кахраманы не доносилось.

– Госпожа Анис-аль-Джалис, – тихо представил управительницу евнух.

Та спокойно сидела на подушках. Тихонько позванивали тончайшие золотые кругляши на кайме лицевого покрывала. Черная ткань закрывала черное лицо кахраманы по самые глаза, и золотое шитье казалось чужеродным огнем в царстве ночи.

– Госпожа, – почтительно прижал руку к сердцу Элбег.

– Угощайтесь, почтеннейший, – управительница харимов трех последних халифов приветственно наклонила звенящую драгоценностями голову.

На столике между ними стояли блюда со сластями и чашки с розовой водой.

– Где Ибрахим? – жестко перешел к делу джунгар.

Женщина помолчала. Затем ответила:

– Из Старого дворца его вывел Абу-аль-Хайджа.

– Повелитель не намерен причинить вреда ни принцу, ни благородному шейху таглиб.

Кахрамана сморгнула ярко накрашенными веками:

– Мои люди видели их в Тиковой комнате Дома Лимона. Это в Новом дворце, южные покои, у самой реки.

– Это, – Элбег вытащил из рукава бумагу, – прощение и охранная грамота-аман для обоих. Мои воины прочесывают дворы и комнаты, но может статься, они найдут принца и шейха слишком поздно…

В листве хрипло заорала птица, забила крыльями. Золотисто-синие веки кахраманы дрогнули, и она быстро посмотрела за спину джунгару.

Элбег обернулся.

Там мялся чернокожий мальчишка – курчавый, в простой белой рубашке.

– Говори, – холодно приказала женщина, зазвенев браслетами под абайей.

– Увы нам, – затоптался арапчонок. – Кругломордый Фаик с комнатными хадимами отрезали им головы и сейчас несут их к Павильону Совершенства Хайзуран.

Из-под черной ткани показалась черная же тонкая рука с кроваво-красными ногтями.

Браслет сверкнул в воздухе и упал в траву у босых ног мальчика.

Большие темные глаза на закрытом покрывалом лице закрылись и открылись, как крылья бабочки.

Джунгар пробормотал:

– Проклятье…

– Убийцы благородных мужей будут распяты на стенах, – спокойно проговорила госпожа Анис-аль-Джалис. – Тела принца и шейха таглиб воссоединятся с нечестиво отнятыми головами и вечером будут погребены на дворцовом кладбище среди достойных. Передайте нашему господину аль-Мамуну, что ас-Сурайа будет готова к встрече владыки и большому приему через неделю. Нам придется отмыть много полов и стен и приобрести много невольников, невольниц, утвари и ковров. Средства для покупки мы изыщем, пусть наш господин спокойно наслаждается плодами изобилия и благоденствия. Йан-нат-аль-Ариф последние месяцы стоял заброшенный, и мы не успеем приготовить тамошние покои. Да буду я жертвой за халифа аль-Мамуна! Для Великой госпожи и ее драгоценных сыновей я велю убрать Райский дворец.