Вот теперь ее Йялл знает сон так, словно сидел на холме рядом.

Обнял, уткнулся в макушку, знакомо взъерошил носом волосы. Усмехнулся и повел плечами. Понятно, опять по привычке греет ее, а здесь уже нет нужды, в комнате тепло. Когда у него ладони такие горячие — и жарко, пожалуй. Правда, она тоже привыкла и вечерами специально настраивает погоду в комнате попрохладнее, Ника научила. Йялл приходит, принюхивается к опасному холоду и начинает опекать и согревать. Боится простуды и кашля, он заботливый. Конечно, муж знает ее маленькую хитрость, но усердно не замечает, ни разу не поворачивал регулятор к теплу.

— Красивый ковыль, — сообщил Йялл то, что разнюхал в ее волосах. — Только почему он считает, что я не знаю нашего Великого? Старый Второй, который погиб в Гнезде. Его Нимар лепит, мы все знаем.

— И Второй тоже.

— Как же так, — возмутился Йялл, плотнее устраиваясь у бока жены и знакомо подрыкивая от наигранного возмущения. — Хитрющая моя Сидда, ты опять знаешь больше прочих. Не зря к тебе драконы во сны прилетают. Чужие, я даже забеспокоился сперва. Из нашей подушки делать посадочную площадку, вот еще новость!

— Волвеки настоящих любимых жен не ревнуют, — назидательно пояснила Сидда.

Завозилась, тряхнула головой, извлекая свою расплетенную косу из-под одеяла.

Поделила волосы надвое и, довольно хихикая, связала «веревки» на затылке мужа.

Все же здорово, что волосы не вылезли окончательно в жутком Гнезде вечных. И спасибо Нике, истратившей немало сил на восстановление косы. Арагни умница, сама догадалась, как это для Сидды важно. Йялл для вида подергался в путах, сдался и смиренно погладил ее пальцы. Не получилось пошуметь — он тихо раздобудет нужное.

Вот например можно для начала поцеловать мизинец.

Сидда фыркнула и потянула к губам ухо любознательного волвека.

— Я думаю, дракон жил в стае всегда. Жил, умирал, возвращался. Я знаю, потому что сама живу уже четвертую жизнь, самую счастливую. Он менял вас, уговаривая Богов не отворачиваться от тех, кто погибает в жестоком рабстве. Ему было тоже больно. Как тебе, когда ты докричался. Душу отдавать кому-то целиком — дело серьезное. А он отдавал, даже не зная еще, кому. Всем волвекам.

— Я тебя укушу, — нервно пообещал не слишком терпеливый Йялл. — Что, все Вторые?

Не томи, я в таком состоянии опасен.

— Не знаю. Только наш Великий — тоже дракон. Бывший, — она пискнула и уверенно всадила маленький кулачок под железной прочности ребра. — Не кусайся, уже давно не дикий!

— Хочешь, извинюсь? Сползаю и перецелую мизинцы на твоих вечно замерзших задних лапах.

— И так уже говорю. Нимар умеет видеть, он необычный, вот и лепит двоих. Первое и последнее из живших в мире воплощений дракона.

— Я пополз. Потому что ты права, о мудрейшая. И мне очень жаль нашего дракона, ему досталось с нами. Что, велено звать к айкам?

— А то не слышал! От тебя тайком и одной мысли подумать не удается. Ну куда ты ползешь, одевайся. Скоро звать, а ты у нас особо крикливый, пригодишься. Да, как управимся, пойдем тесто месить, так что надень старую майку, обязательно извозишься. Все дети стаи так не пачкаются, как их воспитатель.

— Я по другому поводу ползу. Ты ночами с залетными драконами болтаешь, вот пожалуйста, постарайся с пользой: чтобы второй у нас была девочка. Волки, конечно, это хорошо. Но хотелось бы еще одну ма-аленькую сиддочку. Сиддочурку.

Ар-р, не лягайся. Могу озвереть, я серьезно…

Ночь на 4 апреля, Хьертт, Ника.

Сигнал о сбое процесса пришел ночью, когда корабль спал. Тиэрто ушел к себе, Яли всхлипывала в навеянной снотворным дреме.

Я отключила тревожный звук и вздохнула глубоко, разводя руки и выпуская чутье.

Вот и дождались самого страшного.

Это было похоже на степной пожар. Минуту назад шелестела под ветром трава, свежая, зеленая и живая, небо было безоблачно, день полон покоя и жизни. И вот — случайная искра, сухой треск и взметнувшееся пламя, подхваченное только что мирным и враз взбесившимся ветром, оставляющее позади черную мертвую пустыню.

Только что айри жили и дышали, расслабленные и вроде бы вполне здоровые, кажется позови — и они проснутся. А теперь отдельные «голодные» клетки разгораются очагами, сжигая здоровые ткани вокруг, и вся структура колеблется, явно переходя в крайне нестабильное состояние. Еще несколько мгновений — и процесс полностью изменится, из преобразования отмирающего в живое станет себе же обратным — уничтожением уже созданного. Рельеф энергетики, прежде ровный и вполне здоровый, рвался узкими щелями и воронками, опадал до опасного уровня границы жизнеспособности. Я наполняла провалы, заращивала их, но слишком медленно и частично. Не успеть. Не осилить. Я почти задыхалась сама, пламя в сознании шло навстречу и росло, захватывая и слизывая все вокруг, превращая в пепел и смерть.

Тиэрто прав, дар тут — как капля воды над пожаром. Дома я бы попробовала попросить мир и Великого. Отсюда до них очень далеко.

И тогда проснулась и включилась в дело стая. Лайл говорил, что мы — ее часть, но я не понимала, насколько. Я вообще ничего не понимала из того, что он мне говорил. Даже самого простого, что они именно стая, единое существо в самые трудные минуты. Они стая, а Первый — вожак. Волвеки не просто приходили день за днем, взрослые, дети и старики, не зря приносили совсем маленьких и смотрели на меня и Яли, вслушивались в айри, ощущали и принимали нас. Волвеки запоминали, осознавали, роднились.

Первым я ощутила Лайла, потом с большим удивлением Сидду — надо же, я и не углядела, а у брусы-то настоящий дар. Вот и Йялл, Рила, Ринк, проснувшаяся Яли, Тарин, Мара, Тимрэ, Лэл, Сай, Бит, Рой, даже Эйм-Хо, — приходили все новые, постепенно тормозя стену огня и делая ее все ниже и слабее… Они стояли и в выгоревшей части степи, вокруг каждого сохранялся крошечный кусочек зелени.

Очень маленький, слишком. Отчаяние затопило мое сознание, и я крикнула, уже не понимая, кого прошу и о чем, просто это было невыносимо тяжело — потерять то, что мы, все вместе, терять не желали. И уже почти спасли, нам совсем немного не хватало сил и времени.

Когда Йялл позвал на помощь, он не услышал ответа. Все досталось мне — и обморок с нервным истощением, и головная боль, и слепок его отчаяния и памяти. Теперь было иначе, пришел именно ответ — сила, и очень разная. Та, которую породил мир залитой светом четырех лун пустыни, не могла пока возродить умирающих, но она погасила огонь. Остальное доделала другая, куда более привычная мне и совсем незнакомая волвекам. У нее едва ли получилось бы гасить пожар, но выращивать живое удалось отменно, и вдвоем они справились.

Я открыла глаза в оглушительной тишине, между двумя ударами сердца — до прошлого был пожар, а со следующим мир станет обычным и чудо иссякнет. Звенящего в ушах беззвучия мне хватило, чтобы понять — те, кто в прошлый миг были айри, меняются, но они по-прежнему здесь.