— А контрабанда? — напомнил Алексей Дмитриевич.

— Сие не по моей части, — улыбнулся Белый. — То к Владимиру Сергеевичу.

— Что ж, — губернатор улыбнулся. — Поздравляю. Жаль, конечно, что с такими последствиями проходило ваше расследование, но… — губернатор развёл руками.

— Я бы хотел более детально ознакомиться с результатами вашей поездки за Зею, — вставил реплику губернский полицмейстер. — Если вы не против, часа через два. Мне ещё нужно задержаться у господина губернатора.

Белый встал:

— Разрешите идти?

Баленский тоже поднялся, и, подойдя к молодому человеку, тронул его за рукав измятого кителя:

— По возвращении в столицу буду крайне рад, если вы, Олег Владимирович, порадуете нас своим визитом. Не знаю, право, когда это случится, но помните: двери моего дома всегда для вас открыты.

Полина Кирилловна сама принялась передвигать мебель. То, что было не под силу, шкаф и комод, заставила перенести слугу. Но кровать сдвинула сама, переместив её от одной стены комнаты к другой, тем самым оголив ту, за которой находились апартаменты господина Белого. Гостиничный дворник Васька, шморгая носом, молча наблюдал за тем, как, стройная фигурка хозяйки мечется по комнате. Наконец, внимательно осмотрев результаты своих трудов, Полина Кирилловна упала на стул и кивнула в сторону стены, что соседствовала с двести двадцать шестым номером:

— И где дверь?

Васька рукавом утёр нос и указал пальцем на обои:

— Туточки.

— Что значит «туточки»? — возмутилась дочь купца. — Ты не просто покажи. Обои сорви. Где ручка была? Петли?

Дворник пожал плечами: да бог его ведает, где всё это… Дверь-то за ненадобностью закрыли, почитай, годков с десяток тому. Поначалу Кирилла Игнатьевич желал, чтобы нумера на втором этаже состояли из двух комнат. Так сказать, залы и спальни. Но таких нумеров в большом количестве не понадобилось, а потому в некоторых внутренние двери позабивали, попрятали, из одного двухкомнатного нумера сделали два по одной комнате. Васька почесал затылок: а ежели папенька прознают? Однако дочь хозяина тоже хозяйка. Дела…

— Что стоишь? — возмутилась Полина Кирилловна. — Ищи!

Последнего окрика оказалось достаточно для приведения в действие сонной фигуры дворника. Он подошёл к стене, провёл рукой по её поверхности. Пальцы вскоре нащупали стык. Васька достал из кармана нож, аккуратно вставил в щель тонкое лезвие, и провёл им сверху вниз, по канавке. Вскоре перед ними в стене чётко был виден контур прямоугольника.

Васька вытер со лба пот.

— Что далее, барышня?

— Вынь гвозди. Приставь ручку, чтобы можно было открыть.

— Эка, — чуть не расплакался дворник. — Ну, ладно, дверь нашли. То ваша треба. Но постоялец в суседнем нумере… могут воспротивиться. Не понравится им. — Васька при этих словах потрогал припухший нос, который намедни ему за пособничество Индурову расквасил этот самый постоялец.

— Не твоя забота! — грубо оборвала девица. — Вынимай.

Дворник принялся вытягивать поржавевшие от времени гвозди.

Те со скрипом покидали свои гнёзда.

Когда всё закончилось и Васька приделал ручку, Полина Кирилловна подошла к двери и попыталась её приоткрыть. Дверь подалась. «Достаточно, — мелькнула в голове мысль — Пока не буду трогать. Зато ночью мне уже никто не помешает!»

Девушка вернулась к столу, раскрыла ридикюль, достала из него десять рублей и протянула их дворнику. У того аж дух спёрло от такого богатства.

— Бери. Это тебе за работу… И за молчание.

— Так ведь, — промычал Васька, трепетно сжимая деньги, — всё равно ж узнают…

— Тебе нужно молчать два дня! — отрезала Полина Кирилловна. — Далее не твоя забота.

— Так мы завсегда…

— А теперь ступай!

Оставшись одна, Полина Кирилловна сделала несколько танцевальных па и в истоме упала на кровать: господи, неужели это сегодня свершится? Или завтра? Ручки красавицы трепетно сложились на груди. Он будет мой! И никуда более от меня не денется!

Олег Владимирович забежал за документацией в свой временный кабинет в окружном казначействе и неожиданно увидел в нём старика Прохорова. Тот, как это ни странно, не спал, а сидел перед столом, тупо уставившись в столешницу. Небритый, напоминающий не финансового чиновника, а скорее биндюжника одесского порта, намедни потратившего в трактире последние деньги и теперь ожидающего хоть какой-нибудь работы.

— Ермолай Константинович, — Белый всплеснул руками. — Вы-то тут какими судьбами?

— Жду вас, — тихо, бесцветно ответил старик. — Как-никак, приставлен к вам. Вот. — Ермолай Константинович достал из кармана измятый лист и положил его на стол. — Вы просили узнать о братьях Бубновых. Я сделал. Всё, что смог разузнать.

— Молодца, — похвалил Белый старика, и, пойдя скользящим взглядом по тексту, спрятал лист в карман. — Можете быть свободны! Ежели господин Ушаков что-либо начнёт говорить, сошлитесь на меня. Я подтвержу, что отпустил вас домой.

— Нечего мне дома делать, — еле слышно прошептали тонкие губы старика.

— То есть? — Олег Владимирович быстро просматривал вынутые из шкафа финансовые бумаги, нужные тут же откладывал в сторону. — Дома всегда есть что делать.

— Это, если там ждут, — голос старика был еле слышен.

— Вам-то печалиться о чём? Как ваша супруга? Не имею, правда, чести с ней быть знакомым, но, думаю, она там все держит в строгости и порядке.

— Это точно. С ней вы уже более никогда не познакомитесь, — на глазах Ермолая Константиновича выступили слёзы. — Схоронил я свою старуху.

— Как это? — Белый повернулся к помощнику. — Умерла?

Голова Ермолая Константиновича затряслась:

— Нет…На кладбище… На могилку сыночка нашего ходила… А тут обстрел… От неё только воронка и осталась… — губы старика дергались, не давая возможности говорить. — Даже в гроб положить нечего было. Землицы накидали… Землю, ваше благородие, хоронили! Так-то вот…

Олег Владимирович откинул бумаги, присел напротив убитого горем человека:

— Как же вы теперь?

Плечики старика дрогнули:

— Не знаю. Скорее всего, сопьюсь.

Помолчали. Белый не выдержал, достал из кармана портмоне, вынул из него сотенную ассигнацию:

— Держите.

— Мне нет надобности, — вяло отозвался старик.

Но советник положил деньги на стол.

— Негоже традиции христианские нарушать. Это от чистого сердца. Простите, Ермолай Константинович, мне пора. Прощайте.

Белый собрал бумаги и уже направился к двери, как вдруг услышал за спиной:

— А меня ведь следить за вами приставили.