– Итак, – сказала королева, кусая губы, между тем как окружающие с удивлением переглядывались, – в чем же состоит желание моего народа?

– Чтобы ему возвратили Бруселя, ваше величество, – ответил маршал.

– Ни за что! – воскликнула королева. – Ни за что!

– Как угодно вашему величеству, – сказал маршал, кланяясь и делая шаг назад.

– Куда вы, маршал? – удивленно спросила королева.

– Я иду передать ваш ответ тем, кто его ждет, ваше величество.

– Останьтесь. Я не хочу, это будет иметь вид переговоров с бунтовщиками.

– Ваше величество, я дал слово, – возразил маршал.

– И это значит?..

– Что, если вы меня не арестуете, я должен буду вернуться к народу.

В глазах Анны Австрийской сверкнула молния.

– О, за этим дело не станет! – сказала она. – Мне случалось арестовывать особ и более высоких, чем вы. Гито!

При этих словах Мазарини поспешно подошел к королеве.

– Ваше величество, – сказал он, – если мне позволительно тоже дать вам совет…

– Отпустить Бруселя? Если так, вы можете оставить свой совет при себе.

– Нет, – отвечал Мазарини, – хотя этот совет, может быть, не хуже других.

– Что же вы посоветуете?

– Позвать коадъютора.

– Коадъютора? – воскликнула королева. – Этого интригана и бунтовщика? Ведь он и устроил все это!

– Тем более, ваше величество. Если он устроил этот бунт, он же сумеет и усмирить его.

– Поглядите, ваше величество, – сказал Коменж, стоявший у окна. – Случай как раз благоприятствует вам. Сейчас коадъютор благословляет народ на площади Пале-Рояля.

Королева бросилась к окну.

– В самом деле, – сказала она. – Какой лицемер, посмотрите!

– Я вижу, – заметил Мазарини, – что все преклоняют пред ним колена, хотя он только коадъютор; а будь я на его месте, они разорвали бы меня в клочья, хоть я и кардинал. Итак, я настаиваю, государыня, на моем желании (Мазарини сделал ударение на этом слове), чтобы ваше величество приняли коадъютора.

– Почему бы и вам не сказать: на своем требовании? – сказала королева, понизив голос.

Мазарини только поклонился.

Королева с минуту размышляла. Затем подняла голову.

– Господин маршал, – сказала она, – приведите ко мне господина коадъютора.

– А что мне ответить народу? – спросил маршал.

– Пусть потерпят, – отвечала Анна Австрийская, – ведь терплю же я.

Тон гордой испанки был так повелителен, что маршал, не говоря ни слова, поклонился и вышел.

Д’Артаньян повернулся к Портосу:

– Ну, чем же все это кончится?

– Увидим, – невозмутимо ответил Портос.

Тем временем королева, подойдя к Коменжу, тихонько заговорила с ним.

Мазарини тревожно поглядывал в ту сторону, где находились д’Артаньян и Портос.

Остальные присутствующие шепотом разговаривали между собой.

Дверь снова отворилась, и появился маршал в сопровождении коадъютора.

– Ваше величество, – сказал маршал, – господин Гонди поспешил исполнить ваше приказание.

Королева сделала несколько шагов навстречу коадъютору и остановилась, холодная, строгая, презрительно оттопырив нижнюю губу.

Гонди почтительно склонился перед ней.

– Ну, сударь, что скажете вы об этом бунте? – спросила она наконец.

– Я скажу, что это уже не бунт, а восстание, – отвечал коадъютор.

– Это восстание только для тех, кто думает, что мой народ способен к восстанию! – воскликнула Анна Австрийская, не в силах более притворяться перед коадъютором, которого она – быть может, не без причины – считала зачинщиком всего. – Восстанием зовут это те, кому восстание желательно и кто устроил волнение; но подождите, королевская власть положит этому конец.

– Ваше величество изволили меня призвать для того, чтобы сказать мне только это? – холодно спросил Гонди.

– Нет, мой милый коадъютор, – вмешался в разговор Мазарини, – вас пригласили для того, чтобы узнать ваше мнение относительно неприятных осложнений, с которыми мы сейчас столкнулись.

– Значит, ваше величество позвали меня, чтобы спросить моего совета? – произнес коадъютор, изображая удивление.

– Да, – сказала королева, – все так пожелали.

– Итак, – сказал он, – вашему величеству угодно…

– Чтобы вы сказали, что бы вы сделали на месте королевы, – поспешил досказать Мазарини.

Коадъютор посмотрел на королеву. Та утвердительно кивнула головой.

– На месте ее величества, – спокойно произнес Гонди, – я не колеблясь возвратил бы им Бруселя.

– А если я не возвращу его, – воскликнула королева, – то что произойдет, как вы думаете?

– Я думаю, что завтра от Парижа не останется камня на камне, – сказал маршал.

– Я спрашиваю не вас, – сухо и не оборачиваясь ответила королева, – я спрашиваю господина Гонди.

– Если ваше величество спрашивает меня, – сказал коадъютор с прежним спокойствием, – то я отвечу, что вполне согласен с мнением маршала.

Краска залила лицо королевы; ее прекрасные голубые глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит; ее алые губы, которые поэты того времени сравнивали с гранатом в цвету, побелели и задрожали от гнева. Она почти испугала даже самого Мазарини, которого беспокойная семейная жизнь приучила к таким домашним сценам.

– Возвратить Бруселя! – вскричала королева с гневной усмешкой. – Хороший совет, нечего сказать. Видно, что он идет от священника.

Гонди оставался невозмутим. Сегодня обиды, казалось, совсем не задевали его, как и вчера насмешки, но ненависть и жажда мщения скоплялись в глубине его души. Он бесстрастно посмотрел на королеву, которая взглядом приглашала Мазарини тоже сказать что-нибудь.

Но Мазарини обычно много думал и мало говорил.

– Что же, – сказал он наконец, – это хороший совет, вполне дружеский. Я бы тоже возвратил им этого милого Бруселя, живым или мертвым, и все было бы кончено.

– Если вы возвратите его мертвым, все будет кончено, это правда, но не так, как вы полагаете, монсеньор, – возразил Гонди.

– Разве я сказал: «живым или мертвым»? Это просто такое выражение. Вы знаете, я вообще плохо владею французским языком, на котором вы, господин коадъютор, так хорошо говорите и пишете.

– Вот так заседание государственного совета, – сказал д’Артаньян Портосу, – мы с Атосом и Арамисом в Ла-Рошели советовались совсем по-другому.

– В бастионе Сен-Жерве.