Проголосовали и выбрали Петьку старостой.

И стал Петька старостой по хозяйственным делам.

Сначала смешно было.

Ходит Петька с ключами, словно купец на базаре. Тетрадку за пазухой носит. Химический карандаш на веревочке. Фартук…

Ходит и прямо не знает, что делать. Что такое нужно предпринять?..

Но дело дали.

Дела на Петьку поднавалили – вздохнуть нельзя. Туда-сюда, налево-направо, – мало ли дел в интернатском хозяйстве?

Незаметно дни идут.

Петька ходит с ключами.

А за Петькой ребята:

– Петя Валет, отпусти вермишели к обеду.

– Петя Валет, мыла давай.

– Петя Валет, белье…

– Петя Валет, ситный…

– Дров гони, товарищ Петя Валет…

И Петька все выдает, все принимает, все отпускает и химическим карандашом в синей тетрадке все пишет, все пишет…

Такой сознательный стал – смех!

А дров Петька не жалеет. С большой охотой дрова отпускает.

– Вязанку?.. Пожалуйста. Две?.. Еще лучше.

Никогда до этого раньше в приюте Клары Цеткин не было такой жары. Прямо зной. Прямо горячий полок в бане, а не класс «Б».

А ребята все продолжают:

«Саша у Маши, а Маша у Саши. У Саши Маша, у Маши Саша…».

А Петька над синей тетрадкой сидит, слюнявит огрызок химический и потеет.

– Три четверти фунта, да четверть, да еще полфунта, да пять осьмушек. Сколько это?

Это – дробь. А дроби проходят в классе «Г», где Миронов.

Вот поймал Петька снова Миронова и говорит:

– Мне, – говорит, – в ваш класс перейти необходимо. До зарезу… Я, – говорит, – согласен на предметы нажать, только ты мне помоги!

– Ладно, – сказал Миронов. – Помогу.

И стал заниматься с Петькой. И так это быстро у них дело пошло, что уже к Новому году нагнал Петька класс «Г».

И перешел в мироновский класс.

Неприятность вышла в марте месяце, в день Парижской коммуны. В тот день светило румяное зимнее солнце и под ногами хрустел снег.

В тот день приют Клары Цеткин ходил в городской сад на могилу жертв революции.

Ребята шли бодро, смеялись и пели:

Смело, товарищи, в ногу…

И Петька со всеми пел и со всеми смеялся.

А когда подходили к городскому саду, попался навстречу пьяный. Качался он, поднимал руки и пел хриплым голосом:

Мать красавица-старушка,

Сына блудного пр-рими!..

Ребята смеяться стали. Снегом стали бросать в пьяного. А Петька поглядел и узнал: гражданин Кудеяр.

И как узнал, испугался и спрятался за чью-то спину. Идет, согнувшись, и варежками лицо закрывает.

А ребята пьяного повалили и снегом лицо ему набивают. Визжит Кудеяр, чертыхается и красным носом мотает.

И вдруг Петьке пьяного жалко стало. Что с ним случилось, – только выскочил он из рядов и закричал:

– Ребята! – закричал. – Оставьте!

И все перестали смеяться. И снег бросили.

А Кудеяр Петьку узнал и заорал:

– Мошенник! Часы украл!

И Петька пошел, опустив голову, и все удивлялись, почему он больше песен не поет.

А Петьке стыдно было. Стыдно было, что у пьяного часы украл. Сам удивился: что за черт? Что такое случилось? Откуда такое – стыд?.. Непонятно!..

А время шло, весна подходила, снег таял, и вместе со снегом дрова на дворе таяли.

Вышел раз Петька во двор, поглядел, а там дров совсем пустяки – сажени две.

Испугался Петька.

«Ох, – думает, – скоро уж! Скоро копать надо».

В тот же день встретил Петька в коридоре Федора Иваныча и говорит:

– Весна, Федор Иваныч, подходит. Тепло уж становится. Пожалуй, можно и не топить в классах? А?

– Так, – сказал Федор Иваныч. – Можно и не топить.

И стал Петька дрова экономить. Скупо стал отпускать дрова. На кухню только. На прачечную.

И каждое полено считал. И все удивлялись.

Миронову тетка из Новочеркасска три рубля прислала. Было это на вербной неделе. Вот Миронов Петьке и говорит: – Пойдем в воскресенье на вербу? Гулять…

Дождались воскресенья, у Федора Иваныча отпросились и зашагали. На вербный базар.

Очень было тепло. Снег таял. И люди на вербе все веселые были, смеялись, шумели, толкались. Музыка играла.

Вокруг разные сладости продавались – коврижки разные, вафли, халва…

И Миронов всего понемножку покупал и Петьку угощал.

Так до вечера грязь промесили, а вечером засветились огни, громче заиграла музыка и закрутились карусели.

У каруселей Миронов сказал:

– Прокатимся?

– Не стоит, – сказал Петька. – Нет. Лучше на эти деньги купим стрючков.

– Купим, – сказал Миронов. – Хватит денег… Купим и стрючков.

– Ну ладно, – сказал Петька. – Только давай на лошадей, а не в лодку.

Остановилась карусель, бросился народ занимать места. Петька с Мироновым вперед, а уже все лошади заняты. Свободна одна только лодка на четыре места. Два места девчонки какие-то заняли, два свободных…

– Лезем! – сказал Миронов. – Все равно… Лезем!

Ничего не попишешь – полез и Петька.

Вот заиграла музыка, и поплыла лодка. Все шибче и шибче… Все круче и круче… Мелькают вокруг фонари. Мелькают белые рожи. Лихо.

Сняли ребята шапки и шапками машут. А девчонки напротив пищат.

Одна, высокая, рыжая, глазами мигает, а поменьше, белокуренькая, прижалась к ней и:

– Ох! Ах!

Смешно ребятам. Ребята девчонок дразнят.

– Трусихи! – кричит Миронов.

– Кролики! – задирает Петька.

А девчонки тоже спуску не дают:

– Сами кролики!

И смеются, кривляются.

Вот остановилась карусель, выскочили девчонки вон.

И ребята выскочили. Миронов Петьке и говорит:

– Давай познакомимся?

– Что? – говорит Петька.

А уж Миронов девчонок догнал и, как большой:

– Разрешите с вами познакомиться?

Рыжая мигает глазами и говорит:

– Пожалуйста! – говорит. – С удовольствием.

А белокуренькая молчит. И Петька молчит.